Мои воспоминания. Часть 2. Скитаясь и странствуя.

То, что было так сладостно, так хорошо, что я иной раз плакал от сладости и горячей веры. У меня был мой великий Бог, прекрасный иной мир и цель жизни: я буду раввином, буду праведником, буду день и ночь жить в присутствии Бога. Всё для меня будет надёжно и светло - надо только вырасти.

Да - надо только вырасти.

Но - опять-таки: где всё это теперь?

Теперь я - обременённый заботами еврей, отец семейства с Кошелевым в придачу, должен молотить урожай, ссыпать зерно в амбар - и мужичить, мужичить, мужичить.

Но Шлоймеле пробудил во мне желанье заниматься, опять вернуться к тем дорогим молодым годам. И я решил избавиться побыстрей от своей работы, стать свободным и взяться за Гемару.

Решив это, я тут же заказал побольше молотилок, заплатил подороже и пригнал побольше работников. Для хозяина это был не очень практичный шаг. Но я ведь хотел заниматься.

Шлоймеле, опять же, меня как бы отчитывал - почему я не занимаюсь. Он ещё совсем не понял, что такое ярмо и что значит "зарабатывать на жизнь".

"Как же так, - удивлялся он, - вы ведь должны быть очень способны к ученью. В Каменце у вас есть имя. Я что-то не вижу, чтобы вы брали в руки Гемару!

Иди теперь и объясняй ему, что хозяина всё это не касается, что для хозяина куда важней повысить цены на зерно, дешевле нанять подённых рабочих, выставить коров на навоз, и т.п.

Для меня был вопрос - где учиться. Учиться самому у себя дома - скучно. Учиться с ним - страшно. Я уже 8-9 лет не держал в руках Гемары и занимаясь с ним в одной комнате, могу сильно осрамиться. Вот, где неразрешимый вопрос - я, конечно, уже всё забыл.

Вопросы эти меня довольно сильно беспокоили. Потом я решил, что должен где-то достать небольшого формата Талмуд и самого себя потихоньку дома проэкзаменовать. Для экзамена взять те самые трактаты, которые учит он. Так буду знать, как идёт у меня дело, и самому себе выдам аттестат.

Шлоймеле учил шестнадцать часов в сутки. Учил без дополнений и без выкрутас - просто и прямо. Шёл от листа к листу, как хороший полковник на поле боя, и через несколько недель прошёл недарим, назир, сота, гиттин, и остановился на трактате киддушин[31].

Получив, что мне нужно - небольшого формата Талмуд - я потихоньку пробрался к себе в комнату и стал себя с большим страхом экзаменовать.

Внимательно прошёл один лист, второй - идёт, как то, что я еврей! Уже осмелев, двигаюсь дальше, и чем дальше - тем лучше. Ещё дальше - ещё лучше. А если так - я уже почувствовал в себе уверенность, свернул с прямой дороги и обратился к трудным дополнениям.

Эти дополнения я когда-то любил, хоть большой простотой и ясностью они не отличались. В них содержатся трудные, тёмные тайны Гемары. Но удовольствие - извлекать эти тайны оттуда, раскрывать их, прояснять, распутывать, как плотный большой клубок.

Ну, решил я - на дополнениях моя тележка остановится. Но как я был поражён, убедившись, что тележка моя бежит по запутанным дополнениям легко, как по зеркально-гладкому снежному пути. Идёт дело!

В одном только месте она сильно застряла, как прикованная. Я толкаю, толкаю - ни с места. Что делать? Морщу лоб - и так, и сяк, атакую изо всех сил дополнения. Ничего не выходит. Вижу, что все мои усилия напрасны. И тут я вдруг решил - чего мне стесняться? Сказано: "И не стыдливому учиться"[32]. Я встал, зашёл к Шлоймеле и попросил:

"Объясни мне, пожалуйста, дорогой меламед, то-то и то-то".

Он посмотрел, о чём я спрашиваю, и начал мне объяснять. Но я вижу, что он хочет здесь дело больше запутать, чем прояснить. Попросту мудрит и запутывает.

Среди литовских знатоков был такой метод: сначала учить весь Талмуд поверхностно. Затем, став уже в нём знатоком, учить глубже, основательнее, и вместо мудрствования и усложнения искать в каждом вопросе истинный смысл. Мой Шлоймеле, очевидно, находился в тот момент на уровне знатока, ещё до того, чтобы перейти к уровню большей сложности.

Сейчас он старался закрутить мне голову допущениями и пильпулем[33]. Я, однако, не отставал, и три часа подряд мы сражались над дополнениями. Когда стало ясно, что его ответ не соответствует заданному мной вопросу, он почти сдался.

"Ой, Шлоймеле, брат ты мой", - похлопал я его весело по плечу.

"Нет, подожди ещё", - отозвался он весело.

Доволен я был по двум причинам: во-первых, я теперь не должен его стесняться, а во-вторых, мне таки придётся поработать: всё же он очень много знал и удивительно был сведущ в Талмуде.

Эти самые дополнения, через которые мы оба не могли пробраться, меня очень привлекли, и мне захотелось съездить насчёт них к малечскому раввину - коль скоро речь идёт о знании - лениться не следует.

И на утро я таки отправился в Малеч к раввину. Раввин разрешил мою проблему, но также не совсем ясно - то есть разрешил наполовину, и я уехал домой довольный также наполовину.

Мало, кто учится основательно. Раввин прошёл Талмуд поверхностно, поспешно.