Моя дорогая Ада

Я не отважилась смотреть ему в лицо. Сама не знаю почему. Я спрятала голову где-то между мокрой от пота грудью и плечом. Теперь он пах иначе. Ветер доносил отголоски американских песен. Что-то неслось на меня, словно громыхающая копытами лошадь. Больше ничто не напоминало знакомый мир. Когда его рука гладила меня по спине, я вспоминала, сделаны ли дела: покупки, домашнее задание, уборка в комнате. Рука двинулась дальше, ко мне в штаны, протиснулась под трусы. Теперь главное не ошибиться. Что я должна делать дальше? Чего он ждет? Мой рот отыскал его губы. Затем я засунула туда язык, как он прежде делал со мной. Нельзя же просто стоять на месте. Черт побери, я забыла масло и соль, мне влетит. Что там ко мне прижимается? Это оно? Да, оно. Он взял мою руку и опустил туда. Ошибка. Мне следовало знать. Женщина должна знать, как доставить удовольствие мужчине. Я еще не женщина, но сегодня ею стану. Уже пора. Я так больше не могу. Его штаны оказались расстегнуты. Я не понимала, как это случилось. У меня в руке оказалось нечто теплое и твердое, и я отпрянула. Он схватил меня за плечи. Левой рукой с силой опустил на колени, а правой схватил за шею. И крепко держал. Вдруг что-то ударило меня по лицу. Я испуганно сжала губы. На рот и глаза полилась жидкость. Дрожа, я попыталась ее стереть, но она текла и текла. Вагончик задвигался, словно изнутри стучали в стену, но нет, это Хаджо поднял меня, развернул и швырнул на кузов. Снизу я была полностью раздета. Почему? Что я сделала не так? Когда он с силой проник в меня сзади, во мне что-то медленно поднялось. Не сильно. Я не кричала. Я молчала. Слезы. Может, лишь одна – она одиноко прокатилась по моей щеке, воняющей мусором или моющим средством, пока меня трясло от подступившего отвращения. Так нельзя. Соберись. Ты теперь женщина.

Позднее, когда мы вместе с остальными плыли в кабине колеса обозрения, как на тяжелом жемчужном ожерелье, я видела в их ничего не подозревающих лицах, какой только что совершила шаг. Хаджо искоса на меня поглядывал.

Колесо остановилось высоко над городом. Под нами сновали маленькие черные точки. И тогда я открыла дверь кабины. Я всего лишь такая же точка, какая разница, сижу ли я здесь или лежу там, внизу?

– Эй, с ума сошла? – крикнула мне одноклассница. – Жить надоело? Немедленно закрой дверь, ты нас угробить хочешь?

Мне стало дурно. Я решила пойти домой.

Белоснежка

Дверь распахнулась.

– Они строят стену… Они протягивают через наш город стену.

Отец махнул мне рукой, приглашая войти. Я молча переступила через порог. На заднем плане работал телевизор.

– Никто не собирался воздвигать стену! – звучало с саксонским акцентом из ящика.

– Вот! Вот! Ты слышала этого гада? Никто не будет строить стену! Он сказал это всего несколько дней назад. Глазом не моргнув. Посмотрите на него! Масонская морда, преступник! – крикнул отец. – А теперь?

– Теперь мы пойдем есть салат, – спокойно подошла сзади мать. – Что ты психуешь? Можно прямо подумать, тебя заживо хоронят. Что случилось?

– Случилось? Ну, ты-то в порядке, а если что и случится… – огрызнулся отец. Он был не в себе. Ругался, размахивал руками и подпрыгивал на месте. – Я насмотрелся на этих болванов еще в лагере, они называли друг друга антифашистами, засранцы, лживый сброд!

Мать слишком громко засмеялась. Она всегда смеялась слишком громко. Но сегодня я просто не могла этого выносить. Я попыталась протиснуться мимо нее.

– Как, детка, тебе совсем не интересно? Ты не понимаешь, что происходит? Ада! – Она крепко меня обняла. – Это значит, мы можем снова паковать чемоданы, понимаешь?

– Можем что? – недоуменно уставился на нее отец.

– Продавать дом и уносить ноги или будем дожидаться, пока нас сцапают русские?

Я впервые наблюдала их по-настоящему громкую ссору.

– Я никуда не побегу.

Отец замахал руками, словно безумный, и только тогда я заметила, что он держит кухонный нож.

– Не дождетесь, – кричал он, – это мой город, мы еще посмотрим.

– Да, посмотрим. И прекрати метаться, как человечек из рекламы НВ, это просто сводит с ума.

Голоса стихли у меня за спиной. Я молча открыла дверь в детскую. В постели сидел мой младший братик, у него остекленели глаза и пылали щеки.

– Ну что, Спутник? – Я повалилась на его кровать. – Все тип-топ?

– Не-а.

Он опустил покрасневшие глаза.

– В чем беда?

– Папа сказал, у меня температура.

– Так радуйся, что не придется переться в дурацкий садик.

– А я хочу.

– С каких это пор?

У Спутника задергались плечи.

– Ну, не плачь. Что случилось?

– Теперь я не смогу играть в «Белоснежке».

У него из глаз брызнули слезы. Я с изумлением наблюдала, насколько далеко они улетают. Мы действительно были очень разными.

– Госпожа Капе сказала, теперь мою роль играет Йорг.

– А почему они не могут дождаться тебя?

– Спектакль завтра. Ты и правда ничего не знаешь.

Нет, подумала я, даже не догадываюсь, я же идиотка, я ничего, ничегошеньки не знаю и сплю на ходу.

Я устало повалилась на подушки. Из гостиной доносились голоса спорящих родителей.

– Я больше не останусь здесь ни дня! – кричала мать. – Делай что хочешь.