Моя дорогая Ада

На следующий день я опять гуляла все утро по Парижу, от голода сводило желудок и кружилась голова. Я остановилась возле газетного киоска просмотреть заголовки. Вчера студенты захватили Сорбонну в знак протеста против закрытия Нантерского университета. Я купила номер «Ле Монд» и на ходу прочитала, что некоторые профессора проявили солидарность со студентами. Затем полиция очистила университет. Последовали первые ожесточенные столкновения, слезоточивый газ, аресты и новые протесты. В Латинском квартале студенты дрались с полицией прямо на улицах. Теперь я жила в городе революции. Я вспомнила 2 июня в Берлине, парня в красной рубашке. Бенно Онезорга. Глупые разговоры в компании родителей. В Париже все было иначе, студенты казались более организованными. Были налажены контакты с крупными фабриками. Рабочие заявили, что проявят солидарность со студентами. В Берлине такое было бы немыслимо. Взрослые не воспринимали нас всерьез – ни как врагов, ни тем более как возможных союзников. У меня в ушах все еще звучали выстрелы в Бенно Онезорга. Колени ослабли, и я решила убраться подальше, люди вокруг вдруг показались какими-то напряженными. Мне не хотелось освежать воспоминания о берлинской полиции в Париже. Я прошла от моста Пон-Нёф до моста Пон-Руаяль, вернулась на левый берег Сены, вышла на улицу Бак мимо улиц Лей, Верней, Л’Университет. Наконец я оказалась на бульваре Сен-Жермен. Здесь было тише, и неподалеку находилось кафе «Флор». Встав перед ним, я осмелилась лишь заглянуть в окна, за которыми медленно собиралась французская интеллигенция. «На террасе собирались киношники, – рассказывала Лола, – но я не видела ни Брижит Бардо, ни Джин Сиберг, ни Жан-Поля Бельмондо». Я почувствовала спиной чей-то взгляд и обернулась. Передо мной стоял призрак.

– Хочешь есть?

Я уставилась на него.

– Кухня во «Флоре» переоценена, если действительно хочешь есть, я знаю место получше.

Я по-прежнему не могла вымолвить ни слова.

– Пошли.

Он предложил свою руку, и я взялась. Легкой походкой он побрел прочь. Я семенила рядом, спотыкаясь, пытаясь подстроиться под его ритм.

– Если тебя интересуют известные места, ты наверняка захочешь пойти в «Клозери де Лила», или уже сходила туда с тетей?

Он вопросительно на меня посмотрел. Я молча покачала головой.

– Но ты ведь там бывала? После последнего вечера с ней и твоей матерью я всегда называю его «Клозери де Лола».

Он рассмеялся.

– Нет, я знаю замечательное маленькое бистро на улице Бюси, там прекрасно кормят.

Извилистыми переулками мы дошли до Кур дю Коммерс – арки, за которой оказалось три очаровательных, переходящих друг в друга дворика.

– Кур де Роан, – сказал он. – Генрих II построил здесь несколько домов для своей любовницы Дианы де Пуатье, чуть дальше до войны была мастерская художника Бальтюса, а в заднем дворе, Кур де Коммерс, раньше стоял дом Дантона, но, к сожалению, его снесли. Мы пришли.

Золотые буквы на черном дереве гласили: «Le Coup de Foudre». Официант открыл перед нами дверь.

– Bonjour, Hannes.

Он поздоровался с ним как с завсегдатаем. Комнатка оказалась настолько крохотной, что казалось, внутри не смогут разойтись два человека. Голые столы, бумажные салфетки, яркие наивные настенные росписи, вентилятор под потолком, все немного обшарпанное.

– Здесь очень тесно, – сказал он. – Вечером местечко почти не узнать, люди в ожидании толпятся у входа и возле стойки.

Несмотря на весьма потертую обстановку, беглый взгляд на тарелки подсказал: кухня меня ждет не менее удивительная, чем человек, рядом с которым я постепенно начала расслабляться. Официант отодвинул в сторону маленький столик на двоих, и я села на стул у стены, справа от окна. На улице начался дождь.

– Сала не сказала, что ты в Париже. Мы говорили по телефону на прошлой неделе.

Они поддерживали общение тайно? Или отец знал?

– Не слышал о Лоле целую вечность. Сомневаюсь, что она была тогда рада нашей связи.

Снова этот смех, переходящий в почти нахальную ухмылку. Максимальный контраст с невинными улыбками граций, изображенных на стене.

– Здесь нет стандартных блюд, нет мучных соусов, Гийом родом из Лионне, там люди рождаются кулинарами. В любой ресторан или бистро между Лионом и Дижоном можно заходить с закрытыми глазами. В некоторых даже нет меню, два-три блюда дня, и все. Но это всегда откровение, как и здесь.

Когда я услышала, как он заказывает вареную колбасу с чечевицей и салат с копченой гусиной грудкой, меня слегка затошнило.

– Рецепт звучит менее пугающе, crиme d’amourette а la fondue de poireaux[57].

На слове amourette[58] у меня началась жуткая икота.

– Неужели дело лишь в одном маленьком слове?

Снова эта нахальная ухмылка.