Моя любимая страна

Работы хватало. Грузия выслала российских офицеров, обвинив их в шпионаже. Россия решила отомстить. В России жило много грузин — с советских времен, когда мы были одной страной, и те, кто приехал, спасаясь от войны, и те, кто приехал на заработки. Их начали ловить и депортировать. Было неважно, есть ли у человека нужные документы. Людей даже не заводили в зал суда — их документы заносили полицейские. За два месяца таким образом депортировали больше 2500 человек.

По телевизору рассказывали, что грузины всегда были врагами русских. С Грузией прервали транспортное и почтовое сообщение, к продаже запретили грузинское вино. Полиция просила школы предоставить список учеников-грузин. На московских рынках проводились облавы. Полицейские ловили людей с грузинскими фамилиями. Во время одной такой облавы поймали Манану Джабелию.

Ей было 50 лет. Она беженка, бежала в Россию от войны. В Грузии у нее не было ни дома, ни семьи. Ее семья — два сына, младший Ника — любовь, гордость, учился в Московском университете права. Сама Манана торговала зеленью на Домодедовском рынке. 4 октября на рынок пришла полиция. Задержали всех торговцев-грузин — более 20 человек. Задержали и Манану. На ее документы никто не взглянул. Нику, который пришел к отделению полиции с едой, к маме не пропустили. Манана, голодная, ночевала в клетке. На следующий день Нагатинский суд постановил депортировать ее и еще шесть человек в Грузию. Судьбу семи человек решили за 15 минут. Манана отказалась подписывать решение суда. Подпись поставили за нее.

Ее перевезли в спецприемник для иностранных граждан. Это тюрьма, где ждут депортации. Манану должны были депортировать через девять дней, не дав оспорить решение суда. Но о случившемся узнала Ира и позвонила — сначала мне, потом в Московскую Хельсинкскую группу[12]. Московская Хельсинкская группа добилась, чтобы приговор Мананы передали ее сыновьям. У нас оставалось полтора дня, чтобы написать кассационную жалобу. Мы успели.

Суд не назначал новую дату слушаний. Манана жила в тюрьме. Она объявила голодовку. Голодала тяжело — у нее было плохо с сердцем и высокое давление. В тюрьму почти каждый день приезжала скорая помощь. Тюремщикам это не нравилось. Инспектор Екатерина Соколова принесла ей в камеру напечатанный отказ от кассационной жалобы — подписать и сразу на депортацию. Манана подписать отказалась. Екатерина спросила Манану — вы же взрослая женщина, зачем мучить себя и других? Это непорядочно.

И тут мне надо сказать о порядочности, как ее понимают в России. Порядочность — это не нравственность, скорее, ее антоним. Порядочный человек следует заведенным порядкам. Например, дает взятку при превышении скорости — так делают все. Слушается старших. Не качает права — особенно если ты немолодая грузинская беженка. Суд сказал: депортируйся — вот и депортируйся, не зли тех, кто сильнее.

Манана вела себя непорядочно, нехорошо. Голодала, расстраивала тюремщиков, привлекала внимание правозащитников и журналистов, доказывала свою правоту вместо того, чтоб смириться с общей участью.

Мы тоже вели себя непорядочно. Правозащитники собирали пресс-конференции. Я писала тексты. Наконец, суд был назначен.

На суд пришла я и Ира, и сыновья Мананы — совсем взрослые мужики. Из спецприемника привезли Манану. Я впервые ее увидела. Грузная маленькая женщина с мягкими чертами лица, теплыми карими глазами, кудрявая и полностью седая. Ей было очевидно неловко, что все собрались из-за нее, но она старалась сидеть очень прямо и говорить очень четко. Судье было жарко в мантии. Она недолго разбиралась с делом — оно было совсем простым. Вынесла решение. Депортацию отменить.

Но Манану не отпустили из зала суда. Потому что суд был в четверг, а кто же работает в пятницу? Пятница — это почти выходные. Ее вернули в спецприемник, пообещав отпустить в понедельник. Перед этим конвой разрешил нам сфотографироваться на ступеньках суда. Ира сказала: давайте сфотографируемся, чтобы запомнить этот день навсегда. Так мы и стоим на этой фотографии — Манана, Ира и я. Манана улыбается, и видно, что стоять ей тяжело.

Ее увезли обратно в клетку — до понедельника. Сокамерницы говорят, она смеялась и немного танцевала, обещала носить им передачи. А в субботу она умерла — просто не проснулась. Женщины стучали в дверь и кричали, пока не пришли тюремщики.

Семье сказали не сразу — только через несколько часов, когда оформили все полагающиеся бумаги. И сыновья Мананы в то утро искали по Москве запрещенное грузинское вино — отпраздновать возвращение мамы. Когда Ника позвонил мне, я подумала, что сломался телефон. Трубка булькала и выла.

Мы встретились у спецприемника. Первый снег падал в темноту. Консул Грузии Зураб Патарадзе стоял вместе с сыновьями Мананы. Их не пускали внутрь. Я начала кричать на консула — зачем вы приехали теперь? Когда она мертвая? Он обнял меня — я вырвалась — и сказал: теперь уже не нужно кричать. Сказал: давайте я довезу вас до дома, это плохая зима.