Моя любимая страна

Идем фотографировать машину, которую терпила пригнал к отделению. Машина измазана говном — тщательно, по самую крышу.

Потерпевший, молодой парень в хорошем костюме, явно шокирован. Плачется сотрудникам:

— Да, у нас часто такое происходит! Школа рядом, выродки эти идут учиться и развлекаются. Но всегда — «Жигули», там, «Лады». Но у меня же — ДОРОГАЯ машина!

— Ваша страховка предусматривает случай загрязнения автомобиля фекальными массами? — опер Женя любит постебаться.

— Мне деньги не нужны. Наказать их хочу. Найдите их, а? В школу позвоните…

— Я те честно скажу, — опер с легкостью переходит на ты. — Искать не будем. И в школу звонить не будем. Доказать сложно, а максимум, что им впаяют, — штраф и учет. Ты машину отмой и поставь у ворот школы. И сам последи за ней. Увидишь кто — накорми его этим говном.

Вызов. Первый труп сегодня. Труп не криминальный, поэтому криминалисту присутствовать как бы необязательно. Но опера настаивают, чтобы я поехала. С двумя оперативниками едет незнакомый мужчина в черном костюме.

— Сотрудник?

— Внештатный, ага.

Молодой человек оказывается похоронным агентом. Многолетняя практика: дежурный неофициально сообщает о каждом трупе в агентство, и наряд берет с собой агента. За каждый такой выезд дежурный получает 3,5 тысячи рублей.

В дверях разминулись с врачами скорой. Квартира достаточно обустроенная. Женщина, 40 лет, прикрытая одеялом, лежит на диване.

Ее сын — двадцатилетний парень в окружении растерянных друзей. Все здорово пьяные — когда мать умирала, они пили пиво на кухне. Спокойно рассказывает:

— Слышу: зовет. Думал: обосралась. Она под себя ходила уже несколько дней. А она говорит: блевать хочу. Я тазик принес, вот стоит. А потом она захрипела и умерла.

Ровно 40 дней назад парень схоронил отца. И отец, и мать здорово пили.

— Ну-ка, помоги перевернуть ее.

Опер бесцеремонно осматривает тело. Руки и ноги свешиваются с дивана. Небрежно набрасывает одеяло сверху.

Приятельница сына выбегает из комнаты.

Фиксируем: следов насильственной смерти нет.

Заносим приметы умершей в протокол.

— Свет плохой. Стажер, посмотри, какого цвета волосы у нее.

Подхожу. Вглядываюсь.

— Каштановые, крашеные.

— Глаза?

— Серо-голубые. Зрачок расширен почти до границ радужки.

— А подмышки бритые у нее?

— Нет такой графы в протоколе.

Опера переглядываются, смеются.

— А ты ничего, не киснешь. Молодцом.

Не успеваем вернуться — новый вызов.

Оперативник искусно матерится в телефон.

— Велосипед детский? Какой, блядь, велосипед! Вы охуели там?

Потом слушает молча. Вешает трубку.

— Поехали. Терпила — жена сотрудника.

Жена сотрудника ждет нас у подъезда.

— Велик украли у сына. Четыре года, подарок на день рождения! В подъезде стоял. Соседки говорят, алкаш из соседнего подъезда.

Заросшая грязью квартира. Почти неходячий седой старик. Детский велосипед тут же.

— Зачем тебе велик, дед?

— А?

— Велик тебе зачем? Кататься? На продажу? Крале в подарок?

— Не знаю. Увидел — взял.

В соседней комнате оперативник обшаривает шкафчики. Ищет деньги нам на пиво. Не нашел, матерится.

Долго спускаем деда вниз. Он, кажется, не понимает, куда его ведут, и начинает кричать. Один из оперов достаточно чувствительно тыкает его кулаком в живот. Замолкает.

С трудом заталкиваем его в машину. По приезде в отделение конвоируем в обезьянник.

Ближе к семи вечера тянемся в магазин. Покупаем поесть и выпить: пиво, водка, коньяк. Девушки-дознаватели берут вино. На проходной бутылки отчетливо звякают в пакетах. Но мент, дежурящий на проходной, просил принести пару пива. Рассчитавшись, спокойно проходим.

У дознавателей уже нарезан салатик. Разливаем вино по кружкам. «Только быстренько, — предупреждают девочки. — Такая запара!»

Отделение сдает отчеты. Норматив у дознавателей — 40 уголовных дел, переданных в суд за месяц. Иначе лишат премии.

По словам девушек, из семи сотрудников отдела дознания реально работают трое. Вот эти трое и сидят в отделении уже четвертую ночь, уходя домой лишь помыться и переодеться. На окне — почти опустевшая коробка «Редбулла».

— Обсудим мартовское дело, пока все в сборе?

«Мартовское дело» — головная боль всего отделения. 8 Марта двое мужчин пошли поздравить девушку с праздником. Девушку не поделили. Ссора переросла в драку. Итог: ножевое ранение.

Раненый утверждал, что соперник накинулся на него с ножом. Соперник утверждал, что нож он достал, чтобы напугать драчуна и остановить драку. Но тот стал вырывать нож — и в итоге сам на него и напоролся.

Милицию вызвали в квартиру только 9-го. К тому моменту любвеобильная девушка уже успела вымыть и пол, и столы, и стены. Нож не нашли. Свидетелей драки не было — девушка, испугавшись, выбежала из комнаты. Характер раны — колотый, то есть подходящий под оба варианта событий. Казалось бы, чистый висяк.

Но у раненого объявились деятельные родственники. И дело, заскрипев, пошло. Сотрудники нашли подходящий нож, сфальсифицировали отпечатки пальцев. «Зарядили» свидетеля. Протокол осмотра места происшествия переписывался пять раз. Одновременно оперативники проводили «работу» с задержанным. Тот вину на себя не брал.