Моя любимая страна

«Мартовское дело» на профессиональном сленге сотрудников называется «нулевым», то есть полностью высосанным из пальца. Но и остальные дела для передачи в суд требуют некой «корректировки». При мне криминалист подписывает пачку чистых пока протоколов осмотра места происшествия.

— А теперь — бухнем нормально!

Оксана, крашеная блондинка, обвешанная золотом, в очередной раз рассказывает, что и полгода не пройдет, как станет налоговиком: «Моего дядю — вы знаете — повысили до замглавы по Москве. Он обещал помочь». Все внимательно, не перебивая, слушают. Стать налоговиком — мечта почти каждого милиционера.

Забегает оперативник с вытаращенными глазами: «Шухер! Шкловский!» Шкловский — это начальник отдела дознания.

Отработанным движением дознаватели прячут стаканчики за ножки стульев. Бутылку опер сует под куртку. Все торопливо закуривают и начинают травить анекдоты.

Шкловский, невысокий плотный мужчина, заходит:

— Развлекаемся?

Стоит посередине комнаты и нехорошо улыбается. Все, кроме Оксаны, идут на выход.

За дверью слышен крик:

— Ты валишь нормативы! Вглухую! Я уволю тебя раньше, чем ты уйдешь на свое блатное местечко!

Через пару минут Оксана выбегает в слезах. За ней выходит довольный Шкловский:

— Что смотришь, стажер? Жалко ее?

— Жалко.

— А не жалей. Вкалывает она, видите ли, без сна и отдыха! Месяц, блядь, жопой крутила! Туда же — в налоговики!

Еще злой Шкловский отправляет меня и опера Женю на допрос пушера — распространителя наркотиков. Быть конвойными на допросе — очень неприятно, и Шкловский это знает.

Недалеко от допросной тусит компашка — двое парней и девушки. Пьют пиво и коктейли, слушают музыку с мобильных телефонов.

— Понятые наши постоянные, — поясняет опер Женя.

Постоянные понятые — это те, кто попался на каких-то мелочах. Есть еще добровольцы-фанатики, но их немного.

Сменяем прежних конвойных, занимаем места перед дверью. Там уже идет допрос.

Пушер — парень лет тридцати с осоловелыми глазами. Руки закованы в наручники, и «злодей» пытается растереть запястья. Звенят. Пальцы длинные и тонкие — в свежих ссадинах. Рядом сидит дознаватель — маленькая брюнеточка с баночкой «Редбулла» и немолодой усталый адвокат. Адвокат бесплатный, приглашен по заявке отделения.

— Давление на меня оказывали. Моральное, — тихо говорит «злодей». — Оперативники сами показания написали. Сказали: подпишешь — отпустим под подписку о невыезде.

— Грубое нарушение, — комментирует адвокат.

— Да чего вы его защищаете, — улыбается дознаватель. — Ясно же уже все: за подписку о невыезде невиновный ничего не подпишет.

— У вас не подпишешь, — зеркально улыбается адвокат.

— Ну, я б не подписала, например. — И обращаясь к задержанному: — Оперативники что хочешь тебе могут говорить. Все суд решает. Да и потом, с чего ты взял, что это были оперативники. Ты их фамилии знаешь?

— А в декабре оперативников с Центрального посадили, кстати. Обманом выманивали показания, — задумчиво говорит адвокат.

— А в январе Маркелова[14] убили, — парирует дознаватель. — Работаем или пиздим?

— Я не могу говорить, — вдруг выдыхает «злодей».

— Отказываемся, значит?

— Нет. Дайте воды.

Пол-литровую бутылку «Бонаквы» выпивает залпом. Просит еще.

— Ты сколько не пил? — спрашивает адвокат.

Оказывается, «злодей» не пил, не ел, не ходил в туалет с тех пор, как его привезли в отделение, — с двух часов дня. Сейчас десять.

— Вы охуели? — интересуется адвокат спокойно. — А если у него лопнет что-нибудь?

Конвоируем «злодея» в туалет. Набираем еще воды в бутылку. У меня в кармане — печенье, даю ему на обратной дороге. Жадно съедает, облизывает ладони. Женя шокирован:

— Стажер, ты ебнулась?

Вызываем понятых на очную ставку. Дознаватель ругается — оба показания понятых списаны слово в слово. Переправляет.

Понятые прячут глаза и на вопросы отвечают долго. Показания не сходятся.

Адвокат оживляется:

— Ты видел, как совершалась контрольная закупка? Глазами своими видел?

— Нет, — тихо говорит понятой. — Не видел.

— Он не видел!

— Чего-чего? — переспрашивает дознаватель и смотрит в упор на своего постоянного понятого.

Тот мямлит что-то невразумительное.

— Он не видел. Он сказал, что не видел.

— Да видел он все. Устали мы просто все уже. (Зачитывает показания, сделанные как под копирку.) Подтверждаешь?

— Подтверждаю.

Конвоируем «злодея» обратно в обезьянник.

В дежурке подгоняют отчетность за день — отсылать в округ, дописываются протоколы.

— Сань, дай мне понятых, — просит второй дежурный — Дима.

Из записной книжки имена-фамилии-адреса людей переписываются в бланки досмотра места происшествия. На суде эти мертвые души подтвердят версию следствия.

— А родственники у этого нарика есть?

— Мать, вроде.

— Допросили уже его? Тогда позвони.

Звонит. «Ваш сын у нас. Задержан. Можете подойти, только быстро — его уже увозят скоро».

Тут же начинает оформлять бумагу: «В связи с отсутствием родственников в Москве обеспечить задержанного сменой белья и одеждой по сезону не представляется возможным».

— Давайте перезвоним матери, — предлагаю. — Скажем, какое белье, одежда.

Опера смеются.