«Моя стихия – большие внутренние волненья». Дневники. 1904–1950

Тетрадь 19. 14 мая 1924 года – 1 мая 1925 года

[Апрель–май 1924 г.]

Петроград1219

Приехали в святую пятницу 25 апреля в 11 часов утра1220.

Репетиция в 1 час.

Палас-театр.

Снег, холод.

Холод в театре.

Гостиница Angleterre. № 2.

Приятное чувство от больших широких улиц. Пустынно. Неубрано. Провинциальный город.

Вечером разбиралась.

Приятно, что не дома.

В субботу в 1 час репетиция под рояль.

Заутреня – втроем с Марьей Васильевной1221 у Исаакия.

Чудесно слышать: Христос Воскресе.

В гостинице.

Сначала вдвоем, потом Коты, Метнер1222, Луканина1223, [Тина1224], Тихонравов1225, Ценин. Поздно – потанцевали фокстрот в читальне.

Воскресенье – [долго] лежала.

Потом разминалась.

Вечером – премьера «Жирофле».

Первое «Жирофле» с больной ногой.

Хорошо I акт.

Средне II и III.

Большой успех1226.

Аплодисменты с «подвязки» – беспрерывные среди действия.

Очень приятное чувство.

Ночь – почти не спала.

Репетиции «Федры» отменили.

Понедельник – вечер – «Федра».

Публики меньше.

В партере – полно наполовину.

Слушают хорошо.

Играю – очень хорошо IV акт. Остальные средне.

Вторник – «Четверг» – успех1227.

Я – на Грановской1228.

14 мая [1924 г

.]

[Ленинград]

Вчера уехал в Москву Александр Яковлевич.

Травля жуткая в газетах.

Уже почти угрожающая.

Уже не только «ненужность Камерного театра», но и «вредность»1229.

Положение острое и серьезное.

Александр Яковлевич взволнован.

От Мархольма1230– телеграмма – заключил контракт: июль – Лейпциг, с возможностью дальше – Лондон1231.

Александр Яковлевич колеблется.

Послал письмо —

июнь – Гамбург,

июль – Лейпциг.

Значит, 3 месяца – за границу.

Но сомневается, правильно ли поступил.

В Москве отношение к нам – плохое.

Вчера сказал А. Я. – Экскузович1232.

Здесь 1233.

Мы делаем полные сборы.

Студия – плохие.

Но их – очень хвалят.

Меня ругают везде за «Жирофле».

Хвалят единственно за «Федру»1234.

Ругают «Адриенну»?!!1235

Больше других актеров хвалят Церетелли.

Он стал совсем чужой.

Жить ужасно грустно.

С трудом – дышу.

Не радует весна, не радует странность Петрограда.

Волнуюсь за театр, за себя, за Александра Яковлевича.

Самое страшное наступило и уже четко обозначилось.

Мое – стало шататься. Я растеряна.

19 мая [1924 г

.]. Воскресенье

[Ленинград]

Уже 4 дня – чудесное настроение.

«Жизель» в Мариинском1236 и Дункан вернули мне, даже как-то наново воскресили во мне веру в театр1237, в его бессмертие, в правду пафоса, «героя» и театрального костюма, в радость театрального трюка.

Я опять преисполнена влюбленности в театр, в волшебство театра, в чудо его превращений.

Я пишу Малышу каждый день бодрые письма, получила от него только одно короткое, но тоже деловое и бодрое письмо.

Вчера приехал Метнер и говорит, что Малыш – в очень хорошем и радостном настроении.

Дал бы Бог, чтоб наступил кризис наших несчастий и колесо повернулось бы в другую сторону.

Мейерхольда 3‐го дня (премьера «Лес») освистали1238.

Был очень плохой спектакль.

Публики было мало.

Я рада.

За границу вряд ли выпустят.

Осложнения с Германией.

Я рада.

Николай [Церетелли] – чужой окончательно.

Иногда от его смущенной замкнутости поднимается гнетущая тоска. Жаль чего-то. Но он сам виноват. Я бы не допустила никогда его ухода, если бы он так не зазнался, не стал бы так вести себя по отношению к театру и к Александру Яковлевичу, и если бы у него не росла эта странная зависть к моему положению в театре и к моей, в общем, очень скромной популярности в публике.

Это обстоятельство не давало ему покоя – еще за границей он стал обижаться на всё, на свои роли, на свою уборную, на все мелочи, которые терпели мы все, считаясь с общей тяжелой ситуацией.

Он так странно раз навсегда на все обиделся и стал выставлять очень часто меня как хозяйку театра и всех положений в театре.

Оставаться ему уже невозможно.

Он не даст житья ни театру, ни Александру Яковлевичу, ни мне.

У него вообще удивительная способность кричать о себе и утомлять собой.

Мне жаль иногда бесконечно того другого Николая, милого, нежного, доброго, умеющего заботливо любить.

Ну, Бог с ним.

Мимо!

Сравнительно мало скучаю без Малыша, все время гости или я в гостях. Бродим из одного номера в другой.

20 [мая 1924 г

.]. Понедельник

[Ленинград]

Вчера вечером гадала себе и гадала мне Леночка [Уварова] – вышли большие неприятности в деле и досада. И у меня, и у нее вышло одно и то же. Сны вижу тоже плохие. Как-то плохо доверяю маминому выздоровлению.

Опять затуманились дали.

Сегодня во сне промелькнуло мясо… Цветы… Хоть цветы не всегда мне к слезам. Иногда к радости, но часть цветов были бумажные – это не очень хорошо.

Вчера вечером грустила очень, первый вечер я была совсем одна.

Время тянулось медленно, как тянутся нитки с клубка, и в сознании так ясно ощущалась пустота, в которой вертится человек, думая, что это жизнь!

26 мая [1924 г

.]. Понедельник

[Ленинград]