«Моя стихия – большие внутренние волненья». Дневники. 1904–1950

Вчера уехал Александр Яковлевич в Москву.

Почти решен вопрос отъезда театра за границу: с 20 июня по 1‐е – Франкфурт, с 1 июля по 20‐е – Лейпциг, затем предположительно Лондон.

Ситуация здесь такова, что работать нет возможности, если еще откажут в перестройке1239, то совсем будет плохо.

Искусство не нужно никому. Нужна грамота. Что выше – непонятно, недоступно.

Александр Яковлевич склонен уехать, возможно – вернуться через 3 месяца с тем, чтобы весной или в сентябре будущего года уехать в Америку.

Настроение бодрое, не плохое, с приступами большой грусти. Жаль уезжать, грустно бросать Москву и ужасно грустно, что невозможно здесь работать, дышать.

Жаль бросать маму, Ниночку [Сухоцкую].

Но жизнь зовет, театр настаивает – надо крепиться.

Вчера был последний спектакль Николая [Церетелли] («Четверг»)1240.

Сварожич приходил к Виберу1241 жаловаться, что «премьеру» не устроили «проводы» и проч.

Смешные люди!

Можно подумать, что Николая выгоняли из театра!

Николай был у меня вчера после «Четверга».

Сначала танцевали все внизу, потом мы с ним ушли ко мне.

Он был выпивши, в настроении сумбурном, экзальтированном, то с ненавистью, то с нежностью говорил о своей любви и своих страданиях в течение 8 лет! (8 лет!!!)

В те минуты, когда сыпался на меня этот поток признаний, он сам искренне верил всему и любил меня.

Действительно любил!..

Но странно: я его слушала и все время сравнивала с любовниками из кино (я вчера только смотрела «Танцовщицу Марион»1242), а «текст» произносимых любовных признаний – с разными «текстами» из пьес.

Бедный, бедный Николай!!

Он пустой внутри, [и вот силою разных [нрзб.] причин обрел любовь]. [Три строки вымарано.]

Ведь он вообще не способен любить…

Это «случай» – я.

Сегодня написала Александру Яковлевичу, чтоб он не делал попыток уговорить его остаться и ехать.

Отправила письмо «спешно», а сейчас вот думаю – честно ли, правильно ли я поступила.

Есть в нем что-то такое мое, близкое, дорогое, и так часто я чувствую себя его сестренкой.

Если бы не Сварожич и не его дракон, мы могли бы жить душа в душу. Я угасла к нему как женщина, но я привязана к нему очень крепко, и если бы он не брыкался и любил Александра Яковлевича, мы жили бы чудесно.

29 мая [1924 г

.]

6 ½ часов дня

[Ленинград]

Николай [Церетелли] уехал.

29 мая [1924 г

.]

7 часов

[Ленинград]

Завтра утром приезжает Александр Яковлевич. Я жду его с волнением. Стосковалась.

ГПУ и Наркомпрос дали разрешение на выезд. Посланы телеграммы в Германию. Если впустят – значит, едем.

Я хочу ехать. Хочу уехать, убежать.

От многого вне себя, и от… себя… тоже.

Эти два последние вечера, вернее, ночи – был Николай [Церетелли] у меня.

Любящий влюбленный.

Как странно мы связаны с ним – это поразительно!

Уехал…

Я.

7 июня [1924 г

.]

Москва

Дни проходят в волнениях. Телеграммы из Германии и в Германию.

Вчера послана категорическая последняя телеграмма Мархольму: без 3,5 тысяч долларов не выезжаем. Ждем ответа.

Не знаю, хотеть поездки или нет.

Вообще, конечно, надо сейчас сидеть и работать, но, с другой стороны, так нас заплевали, заклевали, дошли до верхов наглости по отношению к театру (как, например, сведения о том, что в Питере театр провалился), что как-то грустно жить на своей родной земле, где совершенно не ценят, не любят, плюют и издеваются надо всем, что мы делаем.

Ужасно больно, и от боли хочется бежать.

Ессентуки

Приехали 28 июля

С 1 августа Кисловодск

до 13 августа – А. Я

до 17 августа – я

13 августа 1924 г.

Кисловодск

Проводила Малыша.

Уехал в Москву.

На муку ли, на радость ли…

Интересно…

13 [августа 1924 г

.]

Кисловодск

Одна…

Дождь. Гроза.

[Часть листа оторвана.]

В хронике «Известий» – скоро прибудут Коренева и Качалов1243.

[Часть листа оторвана.]

…«дружеских уз»…

К черту.

Алиса. Одинокая.

Любимая и любящая.

[Сквозь] пафос – театральных страданий и мук.

Актриса.

Пусть наслаждаются семейным уютом, деньгами, успехами в делах – чем хотят.

А я буду играть.

, чем до сих пор.

Я многое вдруг иначе почувствовала.

(Последние 2 года была очень усталая.)

Сквозь загоревшую кожу, поголубевшие глаза прошли извне новые лучи – прямо в сердце.

Я буду крепко держать свою хоругвь эту зиму!

Не подступайся близко!

4 ½ часа

Какая я неисправимая идиотка!

Зачем я осталась!

Умираю от тоски!

16 [августа 1924 г.

]

[Кисловодск]

Вечер

После ряда волнений – перипетий – достала билет.

Еду. Завтра!

Никогда, никогда не буду больше оставаться одна.

Ни на каких курортах мира!

Без Малыша – никогда, никуда!

1 сентября [1924 г

.]

Москва

11‐го уезжаем [в] Киев и Харьков1244.

13-го – премьера в Киеве «Жирофле».

Репетируем «Иоанну»1245. Иногда волнует, но иногда бездушно, хочется бросить театр, город, убежать в глушь, в природу, к людям с загорелыми лицами и настоящими «человечьими» глазами!

Мучает жизнь.