«Моя стихия – большие внутренние волненья». Дневники. 1904–1950

Атмосфера будет чище, и легче будет Александру Яковлевичу работать.

Александр Яковлевич устает безумно.

Не хватает времени на все дела.

Работает «Обезьяну»1290.

Люблю его до отчаяния.

После юбилея отношение к театру поднялось на много градусов. Все расшаркиваются и лебезят.

Я хорошенькая, все хорошо с платьями, туалеты мои производят фурор! (Если бы кто видел, из каких тряпочек они стряпаются!)

Жить хочется!

Но с мелочами – покончено.

Хочется больших, крупных вещей.

4 марта [1925 г

.]

(Делишки пришли 2‐го вечером.)

Лежу…

Волнительные дни с отысканием денег. Все рухается одно за другим, все планы. Все банки, «караси»1291… прочее.

Уже послали телеграмму Мархольму, чтобы ликвидировал контракты.

В ответ получена телеграмма: «Советую подождать, контракты можно отсрочить».

Опять напряжение, поиски…

Сегодня «премьера „Жирофле“ в Париже». 2-я годовщина1292.

Вспомнила, задергалось сердце…

Помню, как лежала почти в бреду в кровати и глядела на стрелку часов, вычисляя, что делается на сцене. И после…

Шампанское, торты, фрукты, шум в комнате, Николай на коленях у кровати, взволнованное перебирание всех впечатлений.

Париж, Париж!

Мне кажется, я еще буду там. И судьба моя свяжется с этим чудесным гигантом, о котором порой так тоскую…

Тяжело живется нам.

В воскресенье была в кружке на банкете Большого театра. Сидела между двумя французами. Танцевала. Так было приятно от французской речи…

Сердце преданно бьется для одного Малыша.

Никаких обычных в прошлые годы «коликов» извне…

Театр. Иногда безумно хочется сыграть какую-нибудь чудесную большую «любовную» роль.

Дела 1‐го утром, показались 31‐го [в] 2 часа ночи.

2 апреля [1925 г

.]

Вчера с утра заболела.

Изнервничалась, измучилась, осунулась и постарела за последнее время. Совсем не сплю, напряженно валяюсь ночью с бока на бок, мыслей-мыслей без конца.

Нервы – ни к черту.

Часто вспышки с Малышом, так как и он измучен до предела.

7‐го последняя «Адриенна», последний спектакль.

8‐го мой концерт: «Пьеретта», «Ящик», «Федра», «Синяя птица», «Жирофле».

Сейчас всю неделю – «Жирофле».

Жалею Николая [Церетелли] и, несмотря на ненависть порой, чувствую к нему нежную заботу.

Франкфурт

1 мая [1925 г

.]

Лежу с делами.

Заболела 29‐го вечером – 2‐й «Жирофле».

1 мая – 2‐й «Четверг».

Вчера премьера «Четверга». Скандал до спектакля – оборвались лифты1293, спектакль шел черт знает как. После конца пришли к нам Александр Яковлевич, Румнев, Винтер1294, Вибер, Маруся [Егорова], Мархольм – обсуждали положение1295.

Сегодня – критика блестящая.

Все хорошо.

Мархольм достал ангажемент в Манхейм – до Дрездена.

Вчера вечером все ушли – я лежала одна дома.

«Жирофле» прошло с огромным успехом.

После [«Четверга»] после I акта не было аплодисментов и был хохот в зале.

А дальше – успех.

Сплю хорошо.

Похудела.

Взбудоражена.

Винтер и Дрейфус1296 каждый день с цветами и шоколадом.

И, боже, как это утомляет!

В воскре1297

Тетрадь 20. 25 марта – 30 июня 1928 года

1928 г. Март

Кавказ. Гастроли1298

Выехали с Александром Яковлевичем 24 марта

Спектакли кончаются 28 («Сирокко»1299)

27‐го около 5 утра будем в Баку

25 [марта 1928 г

.]

1 час дня (в вагоне).

Чудное солнце.

Снег – только кое-где.

Ясное небо. В глазах рябит от света и простора.

Читаю «Омоложенную американку»1300.

Знакомо щемит сердце, и заволакивает грустью от тех же проклятых мыслей.

Надвигается ближе и ближе.

День за днем.

Шаг за шагом.

Малыш удивительный.

Для него не существует старости.

Он смотрит выше ее, «пренебрегает» морщинами. [Слово вымарано.]

Ругает меня за мои «глупые разговоры» на эти темы.

Я рада, что мы уехали из Москвы.

Всегда, уезжая из Москвы, остается позади хвост недожитого, недосказанного, не удовлетворенного.

Сейчас хвост остался нудный, ненужный – печальные взволнованные соображенья на ряд событий.

26 [марта 1928 г

.]

.

Поразительная книга: «Необычайная жизнь Оноре де Бальзака»1301.

Никакая литература не потрясала меня так сильно.

Воистину судьба великих людей всегда трагична – всё после смерти!

А жизнь – муки, отчаянье, травля, одиночество и жалкий конец!

Главное – одиночество!

Я плакала, сердцем плакала, читая о последних днях Бальзака.

На маленькой станции в слезах вышла на платформу.

«Поезд стоит 8 минут».

И за эти 8 минут я впервые поняла, что единственно правильная, настоящая жизнь для не обычного олуха, каким переполнен огромный прекрасный божественный мир, – это быть пастухом, странником, жить в постиганьи чуда жизни, радости природы и наивных зверей, далеко от погони за славой, деньгами, наслаждениями, далеко от . Главное, самое ужасное, уродливый кошмар, созданный жизнью, это – «, традиции, то, что «принято», «уважается» и любится в этом сборище олухов.

Весь этот последний год был тяжким моим испытаньем. Я страдала, страдала подчас мучительно, мерзким женским страхом.

Морщины вокруг глаз, опускающиеся углы губ…

Как будто с этим улетало всё.