«Моя стихия – большие внутренние волненья». Дневники. 1904–1950

Но сборы очень слабые1308, несмотря на хорошую прессу1309.

Малыш мучается материальными неудачами, накладками Сахновского1310 и клянет нашу «зулусскую» страну.

Действительно, обидно: театр имеет громадный успех, пресса чудесная, принимают восторженно, спектакли идут хорошо – а публики мало.

Рядом играет в драматическом театре Жихарева1311 и отнимает половину зрителей, и еще много досадных мелочей, мешающих театру.

15 апреля [1928 г

.]

[Баку]

«Cruelle destinée»1312

Давно не было такой кошмарной заутрени.

Днем ездили на промыслы. Экскурсией. Было приятно, чудесный день с солнцем, тепло, электрическая дорога, ощущение «путешествия», хоть некоторое развлеченье и новое впечатленье за ряд серых дней здесь.

Вернулись в 4 часа, бродили по улицам среди серых, взволнованных людей, мечущихся по магазинам, жадно останавливавшихся у бедных, смешных витрин. Купили цветы, пришли домой и легли «отоспаться» перед заутреней. Я решила встать на ½ часа раньше, чтобы заняться «Грозой», так как сегодня утром – спектакль.

Спросила Малыша про первую сцену, он стал объяснять «отчего люди не летают». Я вместо того, чтобы пробовать, стала разговаривать – «сольется ли его толкование с лирической линией всей роли». В результате разговора – мучительная, кошмарная сцена между нами, ненужная, унизительная.

Звонили к заутрене, звонили в 12 ч. [к] Крестному ходу, а я лежала в ванной на скамейке, ничком, не в силах подняться, чтоб взять стакан с водой, и мучительно вслушивалась в шаги по комнате Малыша, тяжелые и быстрые, [мятущиеся], как у зверя, запертого за решеткой.

Во втором часу вышли на улицу. Меня трясло, зубы стучали, шляпу надвинула на нос, чтобы закрыть опухшие красные веки.

Малыш – измученный, стиснутый.

Пошли к собору.

Жалкое зрелище.

Напротив в каком-то военном учреждении гремит громкоговоритель, вальс из оперетты. Из собора плохой хор – «смертью смерть поправ»…

Мне показалось, что все это – сон.

На дворе около собора толпа – не могущих войти в храм.

Несколько лиц – пытающихся сосредоточиться. Шум, разговоры, [черномазые] уличные ребята, с гиканьем прыгающие по церковному двору, перелезающие через забор…

Обошли вокруг церковь, вышли на улицу.

Везде громкоговорители с пошленькими оркестрами, дурацкая толпа…

Пошли в Московскую гостиницу.

Сидели у Нины [Сухоцкой], у Котов…

Всё – скучно, без праздничности, без веры и искренности.

Пришли домой – и такая бедность и опустошенность была внутри, что показалось, как будто нет внутри меня содержания, а один воздух.

То, что я считаю – «одна душа» – скорбящая и тоскующая по прекрасному Божьему миру!

18 [апреля 1928 г

.]

[Баку]

Слава богу, через 4 дня нас не будет в этом городе.

Сумасшедший ветер, сумасшедшая пыль, ничего не понимающая публика, глупая пресса – кисло-сладкая!1313

Унизительно все это!

21 [апреля 1928 г

.]

[Баку]

Премьера «Розиты»1314.

Все здесь надоело, и очень мучительно за Таирова.

Выехали в ночь после «Розиты» – 22‐го (2 ч. поезд). Ехали в мягком вагоне. Бессонная ночь. Утром в вагоне у наших. Приехали в 4 часа в Тифлис. Жара. Солнце палящее. Восхитительный воздух. Весенняя зелень. Широкие улицы. Чудесные извозчики.

Гостиница – «Ориент».

Вид из номера на гору Давида и фуникулер. Настроенье радостное.

Первый спектакль 24 апреля – «Гроза»1315.

Утром репетиция некоторых сцен.

Я очень усталая, капризничала на репетиции, ощущенье, что буду играть [нрзб.].

Наполненный шикарный зал.

Очень волнуюсь.

Плохой свет в уборной.

Нервничаю.

Играю I акт как никогда.

С подъемом и хорошим объектом, 2‐й тоже.

Начало III – слабо.

Как никогда – покаянье.

Слабее, чем в Баку, – 5 акт.

Публика слушает изумительно, аплодирует скупо.

После конца аплодирует сдержанно, как бы в недоумении, даже Таирова не вызывает.

У меня грустное, убитое чувство, как будто – провалилась.

Цветы от Марджанова.

Приходит за кулисы восторженный1316.

«Банкет» у администратора.

Тосты. Один ценный от Марджанова – «Камерный театр – единственный, продолжающий традиции Щепкина».

Много тостов обо мне.

Тифлис…

Ленивый, приятный город.

Приятная, ленивая толпа.

Ботанический и дворцовый парк.

Григорий Робакидзе1317.

Почему мне все время кажется, что я давно-давно знакома с ним, и все в нем – страшно знакомо.

После Дибольда1318– это первый человек, который заинтриговал меня.

Мучительные складки рта, железные, нервные пальцы рук, напряженные глаза и страстная тоска во всем облике.

И еще – жестокость, струящаяся из всего существа.

[Треть листа отрезана, но, вероятно, раньше, чем писался текст дневника, так что ничего не пропало.]

И доброта.

«Латинский кристалл и славянская задушевность».

Это обо мне. Он.

5 мая [1928 г

.]

[Тифлис]

(Делишки I день.)

Слава богу – опоздали на один день. Более или менее благополучно.

Играть через 3 дня, не считая сегодня, «Грозу». Потом премьера «Розиты».

Меня восхваляют.

Пресса – кислая1319.

Не разрешают писать.

Публика – средне.