«Моя стихия – большие внутренние волненья». Дневники. 1904–1950

Я бросалась «на люди». Тащила Малыша в идиотский «кружок». Там я жадно следила за лицами, на меня смотревшими: видят ли они то, что вижу я в зеркале, внимательно разглядывая себя по утрам и с каким-то садистическим удовлетворением отмечая новые и новые признаки надвигающейся «старости». Я приходила в восторг от комплиментов мужчин. Я чуть не влюбилась в какого-то итальянца из посольства только потому, что он, не зная, кто я, искал меня глазами, сидя за другим столом, и на костюмированном вечере усиленно преследовал меня серпантином.

Какая нелепица!

Какой позор!

Жизнь ужасно безжалостна, мучительна! Она терзает, мучает, бросается людьми, как мячиками на теннисной площадке.

Единственный правильный путь – уйти с этой жестокой, бессмысленной арены, где мукой, истекающим кровью сердцем и мозгами создают себе «биографии».

Всё для чего?! – для пышных похорон и умиленных слов на столбцах газет после смерти!!!

Какая нелепость была попасть на эту ужасную арену!

Как прекрасно утро в поле. Как чудесно распевают воробьи, как ослепительно блестит снег – купаясь в солнечных лучах!

Какая радость – постигать чудо своего дыхания, короткого пребывания на земле, возможность двигать [пальцами], обозревать глазами великолепие этого пышного «божьего» мира, в котором столько людей клянут Бога за свое рожденье!!

Гашу свет.

Одиннадцатый час.

В 5 часов – мы в Баку.

Спектакли. Иду делать «биографию»…

30 марта [1928 г

.]. Пятница (здешнее воскресенье)

Баку

Сегодня первый день какого-то внутреннего покоя.

Вчера – уродливая ссора, угрозы Малыша о самоубийстве, разговор о «Сирокко» и его последствиях1302, все больные вопросы, больные темы, вызывающие отчаянье, безвыходность, озлобление друг против друга, недостойнейшие слова друг другу.

Вечером мир, измученные нервы, утомленье, опухшие от слез глаза, стиснутые зубы у Малыша.

Состоянье у меня смутное здесь. Город, в первый день показавшийся любопытным, приятным, – обидел меня нехорошим для меня климатом и отвратительной жесткой водой, от которой все лицо делается в сыпи, болят глаза, и я уже второй день не умываюсь. Восточные сладости усыпили энергию кишок, и желудок никак не желает работать, что всегда и неизменно действует на нервы.

Встреча с Люком и Шавровым1303 лишила жизнь здесь этих нескольких дней той радости одиночества и уединения, о которых я мечтала, уезжая из Москвы.

Волненье – начинать скоро играть (я не играла уже с 13 числа) – тоже подотравливает жизнь.

И вечный червь – боязнь неуспеха – отвратительный, с которым я решила бороться категорически.

Сегодня – светлее.

Мечтаю об Элле в «Черном гетто»1304.

Хочется вылить туда многое-многое, что криком кричит истошным в самом сердце.

6 апреля [1928 г

.]. Пятница

[Баку]

О ужас!!! Пришли делишки на 6 дней раньше положенного срока – а играть надо в воскресенье «Любовь»1305, вторник – премьера «Адриенны» и среда – «Гроза»!!!!

Главное – боязнь, что я нездорова, что что-то неблагополучно у меня с маткой, так как уже несколько последних месяцев делишки пошаливают и матка опухшая.

Обидно – испортилась этим вся моя жизнь здесь.

Так хорошо все было.

И «Любовь», и «Гроза» прошли очень хорошо и имеют пока наибольший успех1306. Нервы у меня успокоенные, уверенность обретена, люблю Малыша бесконечно, счастлива своей любовью к нему, научаюсь отгонять все ненужные вещи и мелочи, способные помешать, нарушить ту радость ощущенья благости нашей, которая клокочет и бьется в груди, как будто впервые я люблю.

Город паршивый, пыль и грязь, публика некультурная, но что мне до всего этого, когда я вижу добрые, преданные, мучительно любящие глаза около себя.

Я благодарю Бога, верю в Бога, в жизнь!

А это – очень важно.

Это дает уверенность.

А уверенность рождает тот блеск в творчестве, который освещает жизнь особым солнцем.

12 [апреля 1928 г

.]

[Баку]

Вчера играла премьеру «Адриенны».

Накануне 2 ночи не спала.

9‐го ночью приехал Румнев, привез письма из Москвы. Разволновались и оба пролежали с бессонницей.

10‐го волновалась делишками и необходимостью играть на следующий день.

Утром вчера встала вся взъерошенная, вздыбленная, с дурной головой, каждую минуту готовая плакать.

Малыш пошел на репетицию «Адриенны». Утром занимались. Хотелось освежить роль от штампов, которые последнее время мучили и не давали хорошо играть. Но когда начала заниматься, испугалась, что все это не донести до вечера, вздыбилась, началась обычная нервная галиматья, Малыш не выдержал тоже, заистерил и убежал на репетицию, оставив меня в слезах, без сил.

Пришел рано, половина четвертого, милый, ласковый, с измученным лицом. Занимались пятым актом, который не успели пройти утром.

Потом полежали после обеда ½ часа и на лихаче поехали в театр.

Играла по своему самочувствию хорошо только пятый акт, в остальном не была уверена из‐за перемен, но все свои, кто смотрел, говорили, что никогда я так не играла Адриенну1307.

Публика принимала восторженно, бросали фиалки после конца, и выходили кланяться бесконечно.