Моя тюрчанка

Моя девочка смеялась, но не прежним своим родниковым голоском. Ее смех перетекал в сдавленные рыдания, которые – казалось – разорвут моей милой грудь. Я бережно обнял одной рукою плечи любимой. Между нами как бы циркулировали особые токи – и я, вроде бы, без пояснений понимал, что за глубокий смысл вложен в это «какие они…».

Утки. Действительно – какие они?.. Они… они – беззаботные. Плещутся в грязном, как лужа, пруду, вмиг и с удовольствием склевывают крошки хлеба, кусочки печенья, семечки и прочий корм, которым потчует водоплавающую стаю сердобольный народ. Когда приходит время, спариваются. Потом самки откладывают яйца. А больше ничегошеньки и не надо для утиного счастья. Да – счастлива даже утка, глупая птица. Похоже, человек единственное существо, которое умеет быть несчастным.

Не знаешь: позавидовать ли утке или с презрением ухмыльнуться?.. На безмозглую утку, которая плавает в пруду, не понимая, что такое пруд – смахивает тупой обыватель, черпающий сведения о мире исключительно из зомбоящика, да еще на паре новостных топовых сайтов; отгородившийся от реальности пластиковыми жалюзи, которыми завесил окна своей комфортабельной спальни.

Обыватель уподобляется животному. Все, что нужно дураку – это сосать пиво из баночки, утопая жирным задом в мягких подушках дивана, и пялясь глазами-плошками во включенный на всю мощь телевизор. Да еще захлебываться патриотическими соплями, когда расейская футбольная команда на чемпионате Восточной Европы забивает гол.

Хотели бы мы с Ширин поменяться местами с таким не обремененным ни разумом, ни высокими чувствами обывателем, наедающим себе брюшко?.. Нет!.. Нет!.. Тысячу раз нет. Лучше умереть (что, видимо, и случится), чем предать себя.

Может быть, настоящая человечность всегда сопряжена с болью?.. Ты стараешься блюсти достоинство, честь. Поступать по совести. Не прогибаться под могущественных, но несправедливых, хозяев жизни. Но враждебное общество раз за разом атакует тебя, стараясь унизить, заставить сподличать, поклониться идолам. Так чего удивляться, что порой тот или другой порядочный человек – не желающий принимать «правила игры» – вдруг обнаруживает, что не имеет ни пяди земли под солнцем, ни крохотного пятачка?.. Беднягу вытолкали за борт корабля.

Не это ли произошло и с нами?.. Мы хотели жить, никого не трогая, довольствоваться малым. Просто есть за одним столом да засыпать и просыпаться вместе. Но и такая скромная мечта, с точки зрения злого общества, была дерзким вызовом, чуть ли не восстанием Емельяна Пугачева. Недееспособный псих – вместо того, чтобы грезить о женитьбе на инородке – должен тихо, как лягушонок, сидеть дома и глотать свои таблетки. А приезжая девчонка – «чурка», «азиатка», «нерусская» – пусть благодарит своего Аллаха за то, что вообще попала в Расею, и удовлетворится местом уборщицы или посудомойки, работающей без всякого трудового договора и продления визы; а сцапает миграционная полиция – ты сама виновата.

Я и моя милая попытались побороться за лучшую участь – но проиграли. Это нас спихнули с палубы, чтобы мы утонули в клокочущем пенном водовороте. Убить себя – это последний способ не покориться. Да, мы потерпели поражение в жизненной битве – но вы не заставите нас напялить обшитые бубенчиками пестрые шутовские костюмы и исполнять роли никчемного ментального инвалида и замордованной нелегалки, трясущейся при одной только мысли о миграционной полиции. Мы не будем танцевать в вашем балете, а с гордо поднятыми головами сойдем со сцены…

– Смотри!.. – моя милая потянула меня за рукав. На этот раз она указывала не на уток в пруду, а на торчащее по ту сторону водоема толстое высокое дерево. Я заметил в ветвях какое-то движение.

– Смотри, смотри же!.. – повторила Ширин.

Я пригляделся: с ветки на ветку перелетал маленький серый зверек с длинным распушенным хвостом. Белка!.. Я аж вздрогнул от неожиданности. Только что я рассказывал любимой, как в детстве ревел из-за того, что мы с мамой в ботаническом саду не встретили белку. И стоило нам с моей девочкой об этом поговорить, юркая животинка объявилась, тут как тут. Я не суеверен, но в появлении белки мне померещился некий символ. У какого-то восточноазиатского народа (может быть, у японцев) в ходу афоризм: «Только скажешь: «Лиса!..» – как появляется лисья тень». Получается, с белками это тоже иногда работает.

– Сбылась твоя детская мечта: ты посмотрел на белку, – улыбнулась моя милая.

– Да. Мечта сбылась. Увидеть белку – и умереть, – грустно пошутил я, моргнул – чтобы стряхнуть слезу с ресниц, и невесело рассмеялся.

Ширин подхватила мой горький смех. Тыльной стороной ладони она размазывала слезную влагу по щекам. Потом моя девочка упала мне на грудь. Мы обнялись – и разом заплакали. Смех и плач по поводу нашей неумолимо надвигающейся смерти – по-видимому и означали, что мы готовы сказать жизни «прости».