Моя тюрчанка

Самой большой мечтой моей милой было забрать серый комочек с горящими бусинками-глазами домой. Но, конечно, Ширин не смела заикнуться об этом своей не в меру строгой матери, предвидя бурную реакцию: «Вот еще!.. Таскать дрянных блохастых уличных котов к нам под крышу!.. Тебе что – игрушек мало?.. Взяла бы лучше влажную тряпку в зубы, да протерла бы пол в коридоре. И куриц, куриц покорми». Обращаться к «дорогому папочке» и вовсе не имело смысла. Отец Ширин был бородатый и с прямой осанкой – суровый и величественный, как архангел Джибриль. Что за дело такому человеку до маленьких детских проблемок родной дочки?.. Отец вообще редко удостаивал мою девочку внимания. Только однажды, да и то, не как к своей кровиночке, а, скорее, как к жеребенку, которого можно выгодно продать – отец проявил к Ширин интерес. Было это тогда, когда решался вопрос о браке моей милой с жирным ишаном.

Неизвестно, сколько бы длилась дружба маленькой девчушки с котенком. Возможно, связь двух невинных существ не рвалась бы до тех пор, пока пушистик не подрос бы, не окреп, и, благодарно потершись напоследок о ноги Ширин, не отправился бы на поиски приключений и своих собратьев-котов. Но однажды злые аульские мальчишки-подростки на глазах у моей девочки поймали котенка. Они засунули его в цинковое ведро и подожгли бедняге усы. Малолетняя Ширин, со своими крохотными кулачками, бросилась спасать друга. Она изо всех сил колотила хулиганов по ногам. Но главный хулиганский заводила только расхохотался. Он толкнул девочку на пыльные камни, так что она расшибла себе коленку. Мальчишки продолжали измываться над котенком. Они подпалили животинке шерсть и складным ножом отсекли хвост. Потом, тем же складным ножом, даже не выкололи, а выковыряли котенку глаза.

Ширин плакала в голос. Конечно, не из-за боли в коленки, а потому что не могла защитить своего четвероногого товарища. Наконец, мальчишкам надоела живая игрушка. Тогда заводила распорол котику брюхо – выпотрошил жертву, как рыбу. После чего просто швырнул окровавленное изуродованное тельце на дорогу.

Горю Ширин не было предела. Осколком шифера моя милая выкопала ямку под тем самым деревом, которое любил при жизни котенок, и похоронила искромсанные останки. Над могилой насыпала холмик, который украсила цветком. Много дней несчастная девочка ходила с мокрыми глазами. Мать кипятилась: Чего ты хнычешь?.. Чего ты все время хнычешь?..». Заваливала дочку, как Золушку, домашней работой («Покорми кур» – «Подмети во дворе» – «Свари отцу кофе» – «Полей цветы»), как будто это было средством от колющей сердце тоски. Ширин исполняла все с безропотностью рабыни, но плакать не переставала.

История о котенке глубоко меня тронула. Я бережно привлек мою милую к себе и погладил по волосам. По щекам моей девочки стекали слезы. То ли ей ранили душу воспоминания о бедном котенке, то ли Ширин оплакивала нашу судьбу завтрашних покойников.

Я подумал с болью в сердце: а ведь мы сами как тот котенок и семилетняя девчоночка с косичками и в красных бантиках. Мы оба – немножко – и малышка, беспомощно наблюдающая за гибелью лучшего друга, и мы же – котенок, который ничего не может сделать своим палачам, ни зубками, ни мягкими еще коготками. Что происходит с нами?.. Жестокое, несправедливое общество перемололо нас в кровавую труху. И мы, черт возьми, не можем вытащить, спасти друг друга. Недееспособный псих и без одной минуты нелегалка. Чем мы не тот котенок в цинковом ведре, терпящий ужасные страдания?.. И чем мы не маленькая девочка, кулачки которой не страшны подросшим хулиганам – если не в силах вырвать один другого из черной пасти беды?..

– Кисловодск, – поскрипев мозгами, выдавал я название очередного города.

– Кельн, – парировала Ширин, распространяя географию нашей игры на Западную Европу.

Так, за кофе и густым чаем, за салатами и бутербродами, чтением санскритской и иранской классики, возней на кровати и воспоминаниями, мы скоротали время до часу ночи. Теперь можно было смело ложиться спать; мы оба, вроде бы, надеялись, что почти осязаемый мрак спальни, в которой выключили свет, укутает нас, точно теплым пледом – заставив забыть до утра страх и боль. И пусть нам приснятся только самые радужные, самые счастливые сны.

Но, лежа под одеялом на кровати в темной комнате, мы никак не могли заснуть. Ворочались и вздыхали. Голова моя трещала, веки будто налились свинцом – но блаженный сон не разворачивал надо мною свой узорный полог. Я ловил каждый тихий стон моей любимой. То прижимал ее к себе, то просто щупал ей грудь. Кажется, нам обоим становилось от этого чуточку легче.

Ширин, наконец, свернулась калачиком у меня под боком и мерно засопела. Тогда-то и я, подложив под голову руку, все-таки заснул. Казалось: нас убаюкало гипнотизирующее урчание исполинской черной кошки-ночи.

22.Браки заключаются на небесах