Моя тюрчанка

Арсений Петрович, Анфиса Васильевна, полицай с козлиной рожей, которого мы видели однажды на улице – все, кого я и моя девочка не любили или боялись, проходили в облике чудовищ. У Анфисы Васильевны не было туловища. Прямо из головы – оттуда, где должна начинаться шея – у рекрутерши отрастали мохнатые паучьи лапы, которыми Анфиса ловко перебирала, не отставая от собратьев-монстров. У Арсения Петровича вместо ног были змеиные хвосты – от каких-нибудь анаконд или сетчатых питонов – а голову «украшал» кроваво-красный петушиный гребень. «Козлячья рожа» был с рогами, а заросшие черной шерстью ноги полицая (жандарм был без штанов – только в семейных трусах в белый горошек) оканчивались раздвоенными копытами. По-моему, напоминающий сатира полисмен был даже подкован – потому что при каждом шаге жандарма раздавалось звонкое «цок-цок-цок».

Можно ли сойти с ума во сне?.. Если «да» – то именно это происходило со мной. Игрушечный кораблик не плыл теперь по течению легко и свободно – а петлял, огибая страшные водовороты. А из какого-то бездонного колодца долетал едва уловимый хрип моего придавленного, померкшего сознания.

Невозможно сказать, сколько все это длилось. Во сне мгновения, как полоска резины, неимоверно растягивались. Ужасу, казалось, не будет предела. Но я ошибся: меня вдруг выбросило из кошмарного сна, точно сами соленые воды моря вытолкали ныряльщика в ластах и маске из глубины на поверхность. Я только услышал, как бы со стороны, мучительный стон – и широко распахнул глаза. Скорее всего, стон был мой – но собственный голос показался мне чужим.

Тяжелую голову не удавалось ни приподнять, ни повернуть. Поэтому минут пять я смотрел сквозь сероватый непрозрачный воздух только в потолок. Боком я ощущал прижавшуюся ко мне Ширин.

«Ты принял слоновью долю убойного снотворного, но не умер, – поспешило объяснить ситуацию мое внутреннее «я». – Ты просто спал – и проснулся».

Обессиленный, разбитый – я, как мозаику, собирал себя по кусочкам. Наконец – у меня получилось оглядеться. Мгла оплетала комнату плотной паутиной; контуры предметов были замыты. Очевидно, сейчас вечер. Сколько я проспал?.. Больше суток?.. Рядом со мной, с подложенной под голову рукой, лежала моя милая. Я не улавливал сопения моей девочки. Веки у нее слиплись, косы – чуть растрепались, на лице – насколько я мог разглядеть – застыла боль.

Ширин. Ширин?.. Ширин!..

Гигантской осою меня ужалила мысль: что если моя милая умерла, как и задумывала?.. Сбросив скафандр из костей и плоти, отлетела в царство теней?.. А я зачем-то остался жить. Тем самым – поневоле предал свою красавицу. Это очередная насмешка судьбы и Вселенной. Ширин и я должны либо вместе шагать по дороге жизни, либо оба спать вечным сном. Нам нельзя, нельзя так разделяться, чтобы один был покойником, а другой продолжал жить!..

Ширин. Ширин. Ширин. Умерла она или только спит?..

Кровь гремела у меня в висках. Дыхание участилось. Я глотал воздух губами, как рыба на жарком песке. Дико колотящееся сердце разве что лягушкой не выпрыгивало из грудной клетки. Руки тряслись. А по извилинам, за какие-то считанные секунды, пронесся вихрь противоречивых мыслей.

Ширин неподвижна – и то ли едва дышит, то ли вовсе не дышит. Она умерла?.. Или «всего лишь» не может вырваться из исполинской рачьей клешни тяжелого глубокого сна?..

Если моя девочка проснется, мы изыщем более надежный, чем глотание таблеток, способ самоубийства. Моя милая, возможно, предложит подняться на двадцать пятый этаж и сделать шаг из открытого окна. А у меня достанет позорного малодушия вновь попытаться убедить любимую: давай жить, жить, хотя бы как черви в земле, как забившаяся в свой панцирь улитка. То, что мы не умерли от передозировки тяжелым снотворным – это, мол, знак. Знак судьбы, что нам не надо торопиться в рай, в Тартар, на поля Иалу или в чистилище; нам следует еще побороться за свой кусок мирового пирога; ногтями цепляясь за малейшие неровности на камне, штурмовать скалу под названием «лучшая жизнь».

А если моя девочка мертва?..

Я дрожал, как на ледяном ветру, от такого допущения. И чувствовал себя недостаточно умелым циркачом, который уже ступил на натянутый над ареной канат. Без Ширин – мне нету опоры, а мое существование будет пустым, как песочные часы без песка. За полгода мы с милой так сроднились – переплелись, как ветви стоящих рядом цветущих деревьев – что жизнь без моей девочки для меня немыслима. Догадка, что Ширин таки умерла ржавой пилой кромсала мне сердце.

Так что я буду делать, если любимую в самом деле сразила смерть?..

Наверное, я исполню свой долг: за муниципальный счет сожгу тело моей тюрчанки в крематории, а пепел развею по лесопарку, как когда-то просила моя милая.

Ну а дальше?.. Что дальше?..