Моя тюрчанка

Самым верным решением было бы: похоронив мою девочку, последовать за ней, за своей ненаглядной луной. Принять всю оставшуюся гору таблеток, а если не сработает – прыгнуть под электричку, выброситься из окна верхнего этажа, вскрыть себе вены… Но я-то знал, что я конченый презренный трус. В компании Ширир я еще отважился травиться – да и то, трясся, как одноухий кролик. Но предоставленный самому себе – я ни на что не осмелюсь.

А значит?..

Я останусь влачить жалкое существование навозного жука, крота, серой мыши. Покорный пациент – буду по расписанию, утром, в обед и вечером, глотать назначенные психиатром «колеса». Я даже буду радоваться горькой радостью, что не добился признания себя дееспособным: как частично «неполноценный» я получаю хорошую пенсию. Можно не работать, а дни напролет торчать перед экраном, заедая мыльные сериалы и маразматические боевики соленым и карамельным попкорном, да чипсами со вкусом паприки.

Но меня не оставят воспоминания о Ширин. Они будут настигать меня, как стая шершней и жалить, жалить, беспощадно жалить. Со мной была самая чудесная в мире девушка – гурия, сошедшая из тенистых райских садов в земной ад; апсара, спустившаяся с небес; дивная пери. А я?.. Я не удержал доставшееся мне сокровище. Я не стал для милой самым заботливым, самым надежным и сильным. Не смог защитить свою девочку от ударов, которые враждебная «среда» обрушивала на нас со всех сторон. Да что там!.. Я даже не смог умереть вместе с любимой.

Если б я сгинул вдвоем с Ширин, мне бы все простилось: и то, что – по причине недееспособности – я не имел права прописать милую на своей жилплощади; и что у меня не было связей, с которыми я устроил бы мою милую на приличную работу; что в горькие моменты (а таких моментов было ох как много!..) я не столько утешал Ширин, сколько плакал и сам.

Но я почему-то не погиб. А остался одиноким волом с облепленной мухами мордой – тащить через поле жизни ярмо своих мелких провинностей и крупных грехов. Я предал мою девочку, предал нашу великую любовь. И осознание этого будет терзать меня до конца моих убогих дней. Даже когда, страдающий деменцией, в возрасте «семьдесят плюс», я гляну в зеркало и увижу лысого, скрюченного, перемазанного слюнями, соплями и манной кашей старика с беззубой психической улыбкой, в моем воспаленном мозгу будет гудеть, что я редкостный подлец и вонючий предатель.

Все эти мысли и образы пронеслись метеором. Трепещущий, дико напуганный, задыхающийся – я сидел на покрывале. Ширин лежала, не шевелясь.

Под тяжелый, напоминающий удары кувалды, стук собственного сердца я принялся отчаянно тормошить мою милую. Любимая жива, жива!.. Если верблюжья доза таблеток меня не угробила, значит и моя девочка уцелела. Я старался прочь отбросить клещом цепляющуюся мысль, что Ширин, вообще-то, весит килограмм на пятнадцать меньше меня. Таблетки в том количестве, в каком не убили меня, вполне могли оказаться смертельными для моей милой.

– Ширин, ну очнись, очнись же!.. – я, не жалея сил, тряс возлюбленную, дергал за руки, переворачивал с боку на бок, на живот, на спину.

– Проснись!.. Проснись!.. Проснись!..

На несколько секунд я оторвался от моей девочки. Метнулся к кнопке включателя-выключателя и зажег электричество. По комнате, рассеяв сероватый сумрак, разлился желтый ламповый свет. А я уже снова склонялся над моей милой. Я разглядел теперь, какой бледностью покрыто ее лицо, как плотно сжаты губы. Косы ее – растрепались… Облик Ширин вдруг начал размываться – оттого, что глаза мои наполнили непрошеные слезы.

– Солнце, солнце!.. – вновь и вновь, не сдаваясь, я тряс любимую за плечи. – Ты меня слышишь?..

Я попробовал разлепить ей веки. Но так и не разобрался: реагирует ли ее зрачок на лучи лампы или нет.

Наконец, я догадался взять милую за запястье – проверить пульс. Пульс прощупывался, хотя и очень слабый. В первое мгновение я взлетел под небеса на пенном гребне волны надежды: Ширин жива, жива!.. Но следом меня захлестнул с головой океан паники.

Милая пока жива, но уже умирает. Я не слышу ее дыхания, а пульс едва улавливается. О, неужели зловредные насмешливые боги – Ра, Зевс, Ахура-Мазда, многорукий Вишну или кто там еще – не дали мне забыться вечным сном только для того, чтобы я беспомощным зрителем наблюдал, как доживает (не приходя в сознание) свои последние минуты моя прекрасная, как белый лебедь, возлюбленная?..

Я слез с кровати, сел на пол, уткнулся в стопы Ширин и заплакал. Я лил горячие соленые слезы, остро переживая свое бессилие, свою неспособность помочь моей девочке. Моя звездочка гасла у меня на глазах, роняя последние серебряные искорки.

Ах, милая, милая!.. Мы прожили под одной крышей всего-то пять месяцев, но как прикипели друг к другу душами!.. Я искренне не понимал: как раньше я жил без моей нежной тюрчанки с глазами лани?.. Моя девочка была всем для меня: страстной любовницей, стонавшей и изгибавшейся в моих объятиях – верным товарищем, всегда готовым выслушать и поддержать – наконец, богиней, которой мне всегда хотелось угодить.