Моя тюрчанка

Но вдруг что-то стукнуло у меня в голове. Я подпрыгнул, как на батуте. Руки затряслись сильнее – на этот раз от лихорадочного возбуждения. Чуть не зацепившись ногой за стул, на который свалил одежку, я метнулся к ноутбуку. Сердце мое яростно колотилось, гоня по артериям кровь. Нажав кнопку «включить», я еле дождался, когда загорится экран. Открыл текстовый редактор и пустился долбить, долбить по клавиатуре – от чего на мониторе рождались буквы, складывающиеся в слова.

Пыхтя, как вол в упряжке, время от времени утирая слезящиеся глаза, я сочинял письмо в «спецмедучреждение». Я решил: я не имею права умереть, пока не испробую все способы выяснить судьбу моей ненаглядной. Приведенную в сознание Ширин передадут на границе в лапы западно-туркестанской полиции – а я буду вкушать вечный загробный покой?.. Разве это не очередное предательство?..

Ничего не утаивая (пора было выложить карты на стол) я изложил в письме в «спецмед» всю историю моих отношений с Ширин. Я напирал на то, что моя девочка – законопослушная, честная и смирная лань. Не моя милая виновата в том, что не смогла найти официальную работу и продлить визу. Что поделать, если шестьдесят процентов столичных работодателей – гребаные расисты, которым подавай на расписной тарелочке исключительно славян с небесно-синими глазами и соломенно-желтыми волосами, а остальные сорок – жулики разной степени наглости?.. Таких бедолаг, как мы с Ширин государство должно не прессовать, а оберегать от снующих здесь и там зубастых акул вроде Бахрома и Савелия Саныча.

Я просил в письме немногого. Если моя девочка жива – дайте мне ее увидеть. Если мертва – позвольте ее похоронить. Я прикрепил к электронному письму скан своего паспорта и щелкнул «отправить».

Но на послании в «спецмедучреждение» я не остановился. Я написал еще на электронную почту администрации президента. Как вдохновенный поэт, я рисовал словами нашу с Ширин нелегкую жизнь. Задавал вопрос: разве справедливо поступили с нами пройдоха Бахром Мансуров – отъявленный вор, Арсений Петрович – ленивый полицай, обжирающийся конфетами, как бегемот травой на берегу реки, Савелий Саныч – похотливый урод, и прочие, прочие?.. И сам же отвечал: нет – несправедливо, несправедливо!.. Я взывал: господин президент, вмешайтесь, наведите порядок, защитите наши с любимой человеческие права, закрепленные в различных международных конвенциях и декларациях. Ведь, как вы сами не раз говорили из телеящика, справедливость и нравственность – это залог процветания нации. Не так ли?.. Помогите мне снова обнять мою девочку. Или хотя бы удостовериться в ее смерти.

Следующим мои адресатом стал министр здравоохранения – чиновник, к вотчине которого относились «спецмедучреждения». И, опять же, я не о многом просил. Только о том, чтобы мне дали встретиться с Ширин либо пустили в морг – опознать холодный труп моей безвременно угасшей звездочки.

Письмо улетело на электронный адрес министра, а у меня вдруг руки повисли, как ремни, и склонилась голова. Точно гигантская пиявка высосала из меня все соки. Написание и отправка писем по интернету стали для меня рывком, на который я потратил остатки моих моральных и физических сил. Точь-в-точь последняя вспышка сигареты. Чуть ли не ползком я добрался до кровати. Распластался поверх одеяла и уткнулся лицом в подушку.

В груди у меня давило, дергался кадык. Но я не мог уже даже заплакать. Я чувствовал себя пустой оболочкой – тюбиком, из которого выдавили всю зубную пасту. Я был сломлен. Я не представлял, как доживу до следующего дня. Я должен, должен умереть – раньше, чем запылает новое утро. Потому что я и вообразить не в состоянии – как жить без Ширин.

Мысли и образы хороводом кружились в моем растекающемся киселем мозгу, наплывали друг на друга. Я подумал: по Данте, слишком страстные любовники попадают в ад, где кружатся над пропастью в диком страшном вихре. Если моя девочка уже скончалась, и если я сейчас последую за любимой – мы соединимся в том самом адском ярусе. И – наверное – ураган, который нас подхватит, покажется нам не таким и ужасным, по сравнению с теми муками, что мы испытали на Земле. Мы стиснем друг друга в объятиях, сольемся в одно целое. И пусть яростный ветер как угодно нас швыряет. Главное – мы навсегда будем вместе.