Моя жизнь в дороге. Мемуары великой феминистки

Мне это предложение показалось интересным. Как выяснилось, совсем немногие рекламодатели готовы обеспечивать поддержку женскому журналу, на полосах которого не рекламируется модная одежда, косметика, товары для дома и тому подобное. Чтобы компенсировать этот недостаток и удовлетворить просьбы о подписке из женских приютов, тюрем, программ государственных пособий и просто читательниц, которые не могли себе его позволить, – мы должны были привлечь средства извне. Вот так получилось, что теплым летним вечером я в белых брюках и желто-зеленой жокейской форме внезапно оказалась перед огромным, ярко освещенным стадионом, полным тысяч кричащих незнакомцев, болеющих за своих любимых лошадей, а также – что было для всех внове – за меня или Лоретту. На ней – белые брюки и красно-синяя форма, и обе мы взираем на окружающий мир из-под белых шлемов с надписью «MASH против Ms.».

За нами – огромный овальный ипподром, так ярко освещенный прожекторами, что, говорят, его видно даже из космоса. Мы вот-вот вверим свою судьбу лошадям и жокеям, которых не знаем. В жизни все намного сюрреалистичнее, чем по телефону.

Ассистенты скачек проводят нас к повозкам. В мою впряжен великолепный гнедой жеребец, которым правит тощий темнокожий пожилой жокей. Видеть его в этом традиционно белом мире – непривычно. У Лоретты – жокей помоложе и вороной мерин. Мы садимся рядом с жокеями на узенький – не шире гладильной доски – облучок. Вся эта конструкция больше напоминает вешалку для пальто, чем колесницу Бен-Гура, которую я себе представляла. Мы рысью скачем к тому месту, где собрались другие команды, – и мне кажется, что мы уже развили приличную скорость. Звучит сигнал – и мы ускоряемся еще больше. Я внезапно осознаю, что трасса всего в нескольких сантиметрах подо мной и летим мы так быстро, что она кажется мутной рекой. От участи быть затоптанной лошадьми меня спасает лишь эта «гладильная доска».

Внезапно лошадь, жокей и я словно оказываемся в вакуумной капсуле, в облаке света и ветра. На несколько минут – а может быть, часов – мы словно сливаемся воедино. В этот момент меня посещает мысль:

«Когда мчишься на пределе скорости в автомобиле, то тешишь свое эго; но суть скачек – в доверии».

Наконец мы начинаем замедляться, и сквозь размытую дымку вновь проступают деревья, ограда, люди. Жокей поворачивается ко мне и с улыбкой говорит: «Победили!»

Мы триумфально проезжаем по огромному шумному ипподрому, а сверху рокочет многократно усиленный мужской голос: «Ms. одерживает победу над MASH!» Вот так: не жеребец над мерином и не пожилой черный жокей над молодым белым. Но я слышу, как Лоретта радостно говорит репортеру: «Чужие победили своих!»

Я чувствую себя Алисой в Стране Чудес, очутившейся в параллельной вселенной. В детстве я безумно любила лошадей – и вот теперь вспомнила, чем меня пленили эти умные, грациозные существа, удостоившие нас чести прокатиться вместе с ними.

Суммой выигрыша мы разочарованы – меньше 5000 долларов на человека. Мы даже забыли сами на себя поставить. Каждая из нас могла бы с легкостью заработать больше денег за меньшее время и с намного меньшим риском. Однако теперь, когда я проезжаю мимо указателя на Лаурель по пути в Вашингтон и обратно, в моей памяти воскресают та скорость, и размытые грани, и гордый жокей, и великолепный жеребец, и совершенно иное ощущение реальности.

V

1967 год. Я – в кафе, где-то в сельской местности Вирджинии, готовлюсь к интервью. Не так давно вышел указ о расовой интеграции в государственных школах, и большинство белых родителей спешно перевели своих отпрысков в свежесозданные частные школы «для белых», причем средства на их учреждение расистское государство взяло из отчислений налогоплательщиков. Мне предстоит интервью с белой девочкой-шестиклассницей – вундеркиндом в области организации. Она вовсю зазывает чернокожих ребят в новую интегрированную государственную школу. Делает она это с разрешения родителей, но задумка – ее. Если я напишу о ней, то ее история может стать примером для других учеников, но пока мне не удается даже убедить редакторов. Для газет эта новость «слишком аполитичная и мягкая», а для женских журналов – «слишком политизированная и жесткая»[69].

Рядом со мной у барной стойки – трое белых парней, которые также обсуждают интеграцию, точнее, выражаясь их языком, «смешение рас». Кажется, они даже не замечают пожилую темнокожую официантку, которая их обслуживает. Ее же выражение лица – непроницаемо. Потом молодые люди начинают спорить о Вьетнаме и о том, станут ли чернокожие солдаты подчиняться приказам белых офицеров.

– Надеюсь, что нет, – говорит в этот момент сидящий чуть поодаль пожилой белый мужчина. – В этой войне мы выбрали неправильную сторону.