Моя жизнь в дороге. Мемуары великой феминистки

Вскоре в моем доме появился и Джордж Каталан, пожилой филиппинец, работавший на ферме в Калифорнии. Семьи у него не было, и потому он сам вызвался приехать в Нью-Йорк при поддержке профсоюза. Подобно многим поколениям филиппинцев, ввозимых в страну для работы на плантациях, и первым поколениям китайцев, прокладывавшим железные дороги, он не мог жениться на девушке не своей расы из-за законов, запрещавших расовое смешение, а денег на то, чтобы привезти невесту с собой, у него не было.

Прибыв в Нью-Йорк, он ночевал на раскладушке в бруклинском Зале почета трудящихся, где не было даже кухни, а ему хотелось готовить для команды бойкотирующих блюда филиппинской кухни. Джордж любил готовить. Однажды он спросил меня, можно ли воспользоваться моей кухней, на что я ответила, что лишь на четвертый год своей жизни здесь обнаружила, что духовка не работает. Он расхохотался, а вскоре начал готовить в промышленных масштабах на моей крошечной плитке.

Ну вот, думала я: сначала лишилась дивана, теперь – кухни. А между тем мы с Марион не оставляли попыток найти сочувствующих нашему делу журналистов. Казалось, только СМИ были способны привлечь внимание общественности одновременно и к бойкоту, и к угрозам в адрес Сесары и его команды. Редактор журнала «Look», для которого я писала, долго отказывался опубликовать мой репортаж о мигрантах, работавших на фермах, – из страха, что производители апельсинового сока перестанут покупать рекламу в журнале. Тогда я предложила напечатать интервью с Сесаром – только его слова, без нашей оценки, и он согласился. В итоге производители соков действительно отозвали свою рекламу, что привело к закрытию журнала, а я осознала, что без рекламы им не выжить, что, впрочем, не было такой уж великой тайной.

Чтобы привлечь необходимые инвестиции, а заодно пробудить общественное сознание, мы с Марион организовали в Карнеги-Холле благотворительную акцию, во время которой деятели искусства и политики читали вслух истории из жизни работников ферм. Наконец, в июле 1969 года благодаря вниманию к бойкоту и непрекращающимся волнениям в Калифорнии Сесар оказался на обложке журнала «Time».

Мы долго к этому шли – и все же это событие стало лишь предзнаменованием другой тайны, более нам близкой.

Один афроамериканский активист из Алабамы по имени Митч изучал программы и методы, разработанные Сесаром и «Черными Пантерами». Он спросил, не хочу ли я посетить лагерь мигрантов, работавших на фермах Лонг-Айленда, всего в двух часах езды от моего дома. Я не раз бывала в очаровательных прибрежных городках Лонг-Айленда, любовалась бескрайними пляжами океанского побережья, видела издалека старинные особняки Хемптонов, будто сошедшие со страниц романа Ф. Скотта Фицджеральда. Тогда я и не задумывалась о том, что скрыто от глаз.

Лето подходит к концу. По переполненному мосту и шоссе мы выезжаем из города, минуем пригород, сворачиваем с шоссе и выезжаем на изрытые колесами дороги сельскохозяйственного района близ Риверхеда. В тени деревьев я вижу длинный полуразвалившийся сарай с распахнутыми настежь и болтающимися на петлях дверьми. Внутри – ряды железных кушеток с дырявыми матрасами на бетонном полу. Рядом с сараем – старый музыкальный автомат и небольшой киоск. «Это лишь один из многих лагерей, где живут и работают мигранты, – объясняет мне Митч. – Еда, пиво и вино здесь намного дороже, чем в городе, а каждая песня в автомате стоит доллар. Платить нужно за все, даже за поездки в автобусе на работу. Поэтому я собираю поношенную одежду, подержанную мебель и принимаю пожертвования в виде еды».

Все, что у нас есть, мы отдаем работягам – знакомым Митча. В основном это чернокожие парни с Юга и несколько семей из Пуэрто-Рико. Все это происходит под бдительным оком надсмотрщиков, которые, развалившись в своих креслах, следят за нами издалека. Митч говорит, что эти мигранты работают на предприятии с оборотом в миллиарды долларов и собирают разные виды овощей, фруктов, трав и цветов. В этом лагере занимаются сбором знаменитого лонг-айлендского картофеля; его моют и фасуют в мешки. Рано утром работники на больших грузовиках уезжают на плантации, трудятся целый день, а на закате возвращаются обратно. Любое другое место – будь то бар, церковь или пляж – они видели только из окна грузовика. С таким же успехом они могли бы работать в другой стране – и не знать об этом.

Позже, увидев эти лагеря, старый Джордж Каталан скажет, что условия жизни в них даже хуже, чем в калифорнийских бараках, куда во время Второй мировой войны свозили интернированных японцев. А теперь в них живут рабочие-мигранты. Мне же эти лагеря кажутся гораздо страшнее, чем показано в фильме «Гроздья гнева». Белых здесь нет, даже среди надсмотрщиков, и Генри Фонда уж точно некого было бы играть.

Как говорила моя мама, для кого-то Великая депрессия не закончилась до сих пор.