Моя жизнь в дороге. Мемуары великой феминистки

И хотя теперь мы чаще слышим выражение «массовое тюремное заключение», значение его настолько сложно, что впору запутаться. Я сама не разобралась бы, не имея редкой возможности пообщаться с бывшими и нынешними заключенными. На мой взгляд, эта тюремная тайна стала мало-помалу проявляться в тот момент, когда в конце 1970-х редакция журнала «Ms.» отправила несколько бесплатных номеров женщинам-заключенным, а затем развернула полномасштабную программу адаптации после тюрьмы. Они отправляли нам письма, истории и, конечно, стихи.

Женщины-заключенные хотели, чтобы мы знали: им нужно свое движение.

Потом они стали приходить на феминистские собрания, конференции, встречи в студгородках, собрания молодых христианок и т. п. Некоторые из них признались, что в тюрьме чувствовали себя спокойнее, чем на свободе, что само по себе трагедия. Большинство говорили об отсутствии детей, возможности уединиться, о нехватке солнца, доверия, туалетной бумаги и собственной одежды. Кому-то даже отказали в возможности самозащиты, или же предложили ее в обмен на сексуальные услуги, или наказали еще больнее: лишили родительских прав. Некоторые женщины даже рожать вынуждены были в наручниках. У других родственники были слишком далеко и не смогли приехать, поскольку на один штат приходилась только одна женская тюрьма, а федеральная могла находиться еще дальше. Кто-то вообще не попал бы в тюрьму, если бы не наркозависимость, или неграмотность, или, как сказала одна из женщин, «зависимость от мужчин», ведь зачастую торговля наркотиками или проституция осуществляются под жестким надзором партнера или сутенера.

Больше всего меня поразило не то, какие разные женщины встречаются в тюрьмах, а то, как много общего у них с остальными женщинами. Попав в тюрьму, они стремятся сформировать подобие семьи; предъявляют себе несправедливые обвинения; больше волнуются о своих детях, чем о себе самих; перешивают униформу, чтобы выглядеть красивее; каждая нуждается в доброте, в возможности рассказать свою историю.

Разница состоит не в том, кто эти женщины, а в высоком проценте тех, кто в детстве подвергся жестокому обращению, или не получил нормального образования, или был вынужден защищаться от нападок, за что и был осужден.

Женщины неожиданно приняли меня как родную. Но еще большей неожиданностью для меня было огромное количество писем, полученных от заключенных-мужчин. Вежливо и сдержанно они просили меня о коротком ответе или автографе, или о фотографии для дочери или просто признавались, что к ним никто не приходит. Если бы не порядковый номер заключенного на конверте, я и не догадалась бы, откуда эти письма. Лишь когда несколько человек из числа бывших заключенных пришли на открытые собрания и остались после них, чтобы пообщаться, я начала понимать. За неимением женщин их место заняли эти мужчины. Они видели, как участницы собраний говорили о сексуальном насилии, заявляя протест и требуя наказания за него; но если бы они сами хотя бы упомянули то, что пережили, в своих письмах, то были бы наказаны за доносительство. Вот почему они пытались сообщить о насилии по-своему.

Первым откровением для меня стали слова молодого пуэрториканца на конференции в Филадельфии по пищевым расстройствам. Во время своего выступления я сказала, что изнасилование может нанести человеку гораздо более глубокую травму, чем избиение, и он нарочно задержался после конференции, чтобы выразить мне свое согласие. «Я сам стал жертвой избиения и группового изнасилования, – признался он (надеюсь, что верно процитировала его слова), – и если бы мог выбирать, то предпочел бы, чтобы меня избивали каждый день. Мой сокамерник дал мне женское имя и сдавал меня «напрокат» для орального – и не только – секса. За это он получал наркотики и еду. Я нередко терял сознание и приходил в себя весь в крови. Старался убедить себя, что парю над землей и вижу свое тело издалека, так и выжил. Я уже девять лет на свободе, но до сих пор не могу войти в помещение, если там одни мужчины». Как часто бывает у маленьких детей, подвергшихся оральному насилию, у него началось пищевое расстройство, что и привело его на ту конференцию.

Я обратила внимание на то, что мужчины часто говорили об издевавшихся над ними сокамерниках, как женщины – о сутенерах и жестоких мужьях.

Это сочетание страха и зависимости, получившее название «стокгольмский синдром», особая извращенная связь, возникающая между насильником и жертвой, когда всесильный похититель держит в своих руках жизнь слабого человека, но не убивает его, а «щадит».