Моя жизнь в дороге. Мемуары великой феминистки

Однажды, после особенно тяжелого собрания фонда «Ms.», на котором было представлено слишком много запросов от кризисных центров для жертв изнасилования при тотальной нехватке средств на их финансирование, Вильма рассказала мне о том, с чем была не в состоянии справиться в одиночку. Когда она еще жила в Сан-Франциско, в кинотеатре неподалеку от дома на нее напала и изнасиловала группа подростков. Началось все с того, что они позвали ее, и она, польщенная их вниманием, откликнулась, однако доверие ее было обмануто. Тогда Вильма ничего не сказала ни родителям, ни друзьям и даже теперь не открыла мне почти никаких подробностей. Пережитое до сих пор казалось ей одновременно слишком серьезным и недостаточно серьезным. Лишь в кругу других женщин, слушая похожие истории, она поняла, что не одинока, что в случившемся нет ее вины, и снова смогла об этом говорить.

С того момента я поняла, что она неслучайно, хотя, быть может, неосознанно согласилась вступить в наши ряды. Я думала об этом и тогда, когда мы с ней и Чарли отправились в отпуск в Мексику, к Элис Уолкер. В последний день наших каникул Вильма сказала нам: «Впервые в жизни я встречаю людей, которым ничего от меня не нужно». Тогда я по-настоящему осознала, какую цену пришлось ей заплатить за то, чтобы стать лидером и повести за собой людей, которым так долго мешали самим выбирать свой путь.

В 1987 году она выдвинула свою кандидатуру на пост вождя племени чероки – и это решение вызвало множество споров. В современном мире у чероки еще не было вождя-женщины, и многие представители племени постепенно привыкли к мысли о том, что вождь-мужчина – это так же неизбежно, как христианство и покупная еда. В далеком прошлом у племени был даже женский совет старейшин, самостоятельно выбиравший лидеров и даже принимавший решения о том, стоит ли вступать в ту или иную войну. Договоры с Вашингтоном подписывались как женщинами, так и мужчинами – эту традицию СМИ злорадно окрестили «бабьим царством». Некоторые современные чероки и по сей день боялись показаться смешными, или же сомневались в том, что женщине под силу представлять в Вашингтоне интересы всего племени, или и то и другое.

Ее избирательная кампания была не менее сложной, чем любая другая кампания выборов на государственную должность. Особую сложность представлял процесс организации голосования чероки, живших в других штатах или за границей. Я вновь оказалась в привычной для себя роли: помогала собирать средства и даже участвовала в подготовке предвыборных роликов для запуска на телевидении. Но в итоге Вильма победила – потому что люди помнили, как она помогла населению Белла, и еще потому, что традиционалисты чероки, которые прежде голосовали крайне редко, увидели в ней возможность вернуть утраченное равновесие и принцип взаимности.

После ее победы я увидела, как она неспешно, общаясь с каждым человеком и каждой общиной в отдельности, выигрывая одну за другой битвы с вашингтонским лобби, помогала людям строить свои канализационные системы, реализовывать программы занятости молодежи, улучшать систему здравоохранения, тем самым подавая пример другим провинциальным поселениям. Постепенно ее усилиями племя чероки из самого зависимого от государственного финансирования стало самым самостоятельным благодаря развитию совместных предприятий. Дабы отдать должное другим женщинам – лидерам индейского племени, она организовала интервью с ними, многие из которых вошли в ее книгу «Every Day Is a Good Day: Reflections by Contemporary Indigenous Women» («Каждый день – добрый день: Размышления современных женщин коренных племен»)[96].

В 1991 году ее избрали повторно – беспрецедентным числом в 82 % голосов. В 1994-м президент Билл Клинтон пригласил лидеров всех коренных народов на общую встречу в Вашингтон – впервые в истории. И эта преимущественно мужская группа назначила Вильму одним из двух своих спикеров.

Спустя шесть лет после этого события я отправилась в Белый дом вместе с Вильмой и стала свидетельницей того, как чета Клинтон вручила ей Медаль за свободу – высочайшую награду для гражданских лиц.

Когда она стояла там – сильная, великодушная, нисколько не смущенная присутствием главы государства – я подумала: «Она могла бы стать президентом. В какой-нибудь справедливой стране». Быть может, я была не одинока в этой мысли.

В последний год работы Вильмы в составе руководства фонда она близко сошлась с Ребеккой Адамсон – робкой и тонкой, но удивительно притягательной женщиной, самостоятельно освоившей базовую экономику до уровня эксперта. Ребекка была моложе и нерешительнее Райны и Вильмы, но свою робость она компенсировала чрезвычайной силой воли. Ее дар мгновенно схватывать суть всего, от простейшего отчета до самой запутанной экономической теории, напомнил мне идеал 1930-х годов – интеллектуала из рабочего класса.