Моя жизнь в дороге. Мемуары великой феминистки

После – окончательно в этом уверилась.

По окончании волнующей церемонии закрытия, когда все члены делегаций пели и скандировали, небольшие группы женщин продолжили общаться, обмениваться адресами, обещая друг другу не терять связи. Казалось, им совсем не хочется покидать это пространство, которое на три дня и три ночи стало нашей единственной реальностью. А потом я внезапно обнаружила, что стою одна посреди груд мусора и пустых стульев и чувствую, как мало-помалу адреналин покидает меня, сменяясь усталостью.

Интересно, узнает ли кто-нибудь в будущем, что здесь произошло, и будет ли это важно для кого-то? Из курса истории в колледже я знала, что в учебниках аболиционисткам и суфражисткам отвели всего несколько абзацев. И в них харизматичные и обаятельные люди были представлены как совершенно ничем не примечательные, далекие и скучные. Так и хьюстонская конференция на страницах газет пребывала в тени короткого и символичного визита президента Египта Садата в Израиль.

Словно привлеченные моим сомнением, через весь зал Колизеума ко мне подошли три молодые женщины из коренных народов Америки. Одна несла в руках шаль с красной бахромой, украшенную пурпурными и золотыми лентами. Другая – ожерелье из длинных бусин с большим сине-белым медальоном. Они укрыли шалью мои плечи, объяснив, что ее надевают по случаю традиционных собраний. «А ты будешь на них танцевать», – сказала одна из них с улыбкой. Потом надели мне на шею медальон с цветком и рассказали, что узор его выполнен в стиле народов Леса, и пояснили, что это оберег. «Тебе он понадобится, если ты продолжишь нас поддерживать», – сказала одна из них и обняла меня. И они ушли так же таинственно, как и появились.

Я и в самом деле надела шаль на традиционные собрания с танцами. А ожерелье носила всякий раз, когда должна была делать то, чего очень боялась, – например, выступать перед влиятельными предпринимателями и политиками, в присутствии которых всегда чувствовала себя, как будто только что приехала из Восточного Толидо, парка трейлеров, или – и то и другое. Я так часто его надевала, что мне пришлось хранить оставшиеся бусины в чаше.

Вернувшись домой из Хьюстона, я проспала несколько дней. А потом начала читать то, что писали о конференции другие женщины. Автором одного из отчетов была Билли Нейв Мастерс, которая выступала от имени коренных народов Америки и читала стихи. «Когда речь заходит о выживании, а тебя не воспринимают в серьез, – писала она, – индейцы принимают это как очередное поражение в истории череды поражений и просто уходят. Но Хьюстон показал, что эти дни – в прошлом… Самый сильный и важный опыт всей моей жизни»[32].

Мы жили в совершенно разных условиях – и при этом одинаково восприняли хьюстонскую конференцию.

Для Билли было в диковинку найти общественное мероприятие, которое затрагивало индейцев. Я же нашла в нем редкую возможность взглянуть хоть одним глазком на жизнь, где главенствует круг совета, а не иерархия.

Без этой возможности узнать, как все было когда-то – а значит, может быть вновь, – я бы не смогла, как прежде, путешествовать, смотреть по-прежнему на эту страну или оставаться той, что была до конференции.

Начало нового путешествия. Нью-Йорк, 1980. © Мэри Эллен Марк

Глава III. Почему я не вожу машину

Почему я решила написать книгу о путешествиях, если у меня нет даже водительских прав, не говоря уж о машине? Я так привыкла путешествовать в своей манере, что совершенно не ожидала подобного вопроса.

Когда-то я не меньше других была одержима желанием получить права – они казались мне символом независимости. Перед окончанием школы я записалась на водительские курсы, хотя тогда у меня не было ни своей машины, ни чьей-либо другой, на которой можно было бы практиковаться.

Мне не столько хотелось водить, сколько просто лишний раз доказать самой себе, что я не повторяю судьбу своей матери.

Она была пассивным пассажиром – а значит, именно с получения прав начнется мой путь к свободе. Как многие дочери, которые еще не знают, что женщина не виновата в собственной участи, я сказала себе: «Я никогда не стану такой, как моя мать». Когда в колледже я читала революционный роман Вирджинии Вулф «Своя комната», то прибавляла про себя: «…и машина».