Моя жизнь в дороге. Мемуары великой феминистки

Что заставило ее поменять точку зрения? По ее собственным словам, две вещи. Во-первых, ее авиакомпания наконец ввела более демократичные правила приема персонала; среди бортпроводников появились парни, и она поняла, что и они вполне справляются со своими обязанностями, потому что «люди есть люди». Во-вторых, она прочла о правозащитнике Уитни Янге, который признался, что однажды, оказавшись на борту самолета, испытал невольный приступ страха, когда увидел, что пилот – как и он – чернокожий. В тот момент Янг понял, насколько сильную ненависть к самому себе в нем взрастила окружающая его расистская культура. «Вот и я не верила в себя и других женщин, – призналась она со слезами на глазах. – Этому я научилась у своей матери – но не допущу, чтобы мои дочери унаследовали это чувство». Когда я увидела ее в последний раз, она стояла в передней части салона и вручала пилотские крылышки двум маленьким девочкам.

Некоторые женщины были сами по себе источником чудесных открытий.

Взять хотя бы Томми Хутто-Блейк, которую впервые я увидела в 1972 году в подвале церкви Манхэттена, на первой встрече «Стюардесс за права женщин»; затем – на конференции в Хьюстоне 1977 года; потом – в 1994-м в качестве активистки на политическом мероприятии в Далласе; в составе предвыборной кампании Хиллари Клинтон; и, наконец, на борту самолета «American Airlines» («Американ Эйрлайнс»), незадолго до того, как она вышла на пенсию после тридцати восьми лет работы бортпроводницей, тридцать пять из которых была профсоюзной активисткой и участвовала в политической деятельности. В последнюю нашу встречу Томми летела как почетный пассажир, и к ее креслу меня сопроводили две женщины помоложе, одна из которых была вице-президентом профсоюза и как раз оканчивала юридический колледж. Зажигание сигар и дефилирование в коротеньких шортах остались далеко в прошлом.

В 1970-х я прочла в газете репортаж стюардессы-афроамериканки, которая каждую смену выходила с новым чернокожим помощником – и это в то время, когда стюардов-мужчин было и без того мало и все ждали, что они будут как можно «белее». Для усиления эффекта она носила с собой книгу Элдриджа Кливера «Soul on Ice» («Душа на льду»). Пилот самолета отказывался взлетать, пока она была на борту. Когда я вновь оказалась в самолете той же компании, то спросила одну из стюардесс, был ли заявлен протест. Она ответила, что да, но, насколько ей известно, пилоту это сошло с рук. Как капитан корабля в открытом море, он мог делать все, что заблагорассудится.

Спустя больше двадцати лет я пришла на крупную радиостанцию, чтобы дать интервью в рамках выпуска новостей, и директор устроила мне экскурсию. Она была самой настоящей диковинкой в штате, на 85 процентов состоящем из мужчин, и я спросила, как ей удалось добиться этой должности. Она объяснила, что после развода продолжила обучение в колледже, а потом начала работать на радио с самой низшей ступени. Ей нравилась эта возможность – организовывать вокруг себя сообщество, – и она открыла в себе дар управлять людьми.

По окончании экскурсии она спросила меня:

– Может быть, вы помните репортаж о пилоте самолета, высадившем чернокожую стюардессу за то, что та читала Элдриджа Кливера.

Разумеется, ответила я. Мысль о том, что с ним стало, не давала мне покоя.

– Так вот, этот пилот был моим мужем, – спокойно произнесла она. – Поэтому я с ним развелась. С этого справедливого поступка для меня все и началось.

Из этих услышанных в небе историй я узнала гораздо больше, чем могла себе представить: об отмене государственного регулирования цен, тарифных войнах и частных авиалиниях; о том, как изменились цены на топливо после войны в Ираке и о страхе захвата самолета террористами; о случаях банкротства, из-за которого урезали зарплату всему экипажу, кроме руководящего состава, наоборот, получавшего приличные компенсации. Я познала щедрость и доброту бортпроводниц, которые не раз угощали меня десертом или блюдом из первого класса; или разрешали лечь в проходе, когда у меня резко прихватывало спину; или убирали подлокотники у трех соседних кресел, чтобы я могла свободно вытянуться на рейсе от побережья до побережья; или украдкой пересаживали меня в первый класс, когда там оказывалось свободное место; или отправляли мне шампанское в благодарность за поддержку их борьбы за справедливое отношение на работе. Путь на вершину карьерной лестницы им по-прежнему заказан, а зарплату урезают гораздо чаще, чем механикам и пилотам-мужчинам. Несмотря на то, что около четверти бортпроводников теперь мужского пола.

Но с тех самых пор, как они отстояли свое право работать после тридцати лет и замужества, я все чаще встречаю на борту самолета тех, чья поднебесная история началась не один десяток лет назад.