Моя жизнь в дороге. Мемуары великой феминистки

Однако именно в противоречиях рождается истина. Само обвинение феминизма в разрушении семьи ведет к пониманию того, что он не подходит для патриархальной семьи, но отлично вписывается в демократическую, а ведь именно она является основой демократии. Мысль о том, что женщины «сами себе злейшие враги», заставляет нас признать, что у нас недостаточно полномочий для этого – даже если бы мы и хотели. Частенько после объявления о заложенной противниками абортов бомбе приходится эвакуировать и обыскивать зал. А по возвращении я замечаю, что аудитория увеличилась – в знак солидарности и поддержки.

Кроме того, я заметила, что если аудитория состоит из женщин и мужчин 50/50, то женщины беспокоятся о том, как отреагируют на их слова присутствующие мужчины. Но если женщин больше, например две трети, они отвечают так, будто находятся на встрече одни, а мужчины спокойно их выслушивают. А когда цветные составляют большинство аудитории, то для белых такие встречи становятся лучшим обучением, о котором только можно мечтать.

Иногда наружу всплывает враждебность, и подобные ситуации сами по себе источник знаний. Без студгородков «Библейского пояса»[42] я никогда бы не узнала, насколько живо в некоторых людях убеждение, что второстепенная роль женщины дана свыше. Или что студенту из строгой католической, еврейской или мусульманской семьи бывает очень непросто поступить в колледж, где не преподают ни Ветхий, ни Новый Завет, ни Коран как непреложную истину. Студентку Университета Боба Джонза, обратившуюся за помощью после изнасилования, попросили публично покаяться в том, что она сама спровоцировала нападение.

Однажды в Техасе я увидела людей, собравшихся возле аудитории, где мне предстояло выступать. В руках у них были таблички, на которых меня называли «гуманистом», и я решила, что они мне рады. До тех пор, пока один бывший фундаменталист не объяснил мне, что христиане видят в гуманизме светское зло, а значит, те люди выступали против моей речи.

В некоторых аудиториях феминисток обвиняют в пропаганде разводов, падении уровня рождаемости и снижении зарплат. Это вместо того, чтобы видеть причину в неравных браках, отсутствии адекватной заботы о детях или работодателях, устанавливающих унизительные условия. Но и эту ситуацию можно использовать для просвещения других и собственного обогащения новыми знаниями. Те, кто полагает, что не существует противников равной оплаты труда, могут убедиться в обратном, когда кто-нибудь из аудитории замечает, что свободный рынок сам диктует условия и низкая зарплата у женщин всего лишь признак того, что их труд менее ценен, чем мужской. Те, кто убежден, что мы живем в эпоху победившего феминизма, с удивлением для себя обнаружат, что в результате многочисленных случаев насилия над женщинами – от убийства девочек и детских браков до «убийств за честь семьи» и сексуального рабства – в современном мире впервые в истории женщин меньше, чем мужчин. С другой стороны, когда мужчины заявляют о своем желании «очеловечить» свою роль, которая их в буквальном смысле убивает, о том, как они хотят сами растить своих детей, – невольно начинаешь оценивать прогресс не через призму прошлого, а с точки зрения того, что еще можно сделать.

В конце концов, я видела уже достаточно изменений, чтобы верить: это еще не конец.

I

1971 год. Я только начинаю ездить с выступлениями в поддержку женского движения – пока еще не самостоятельно, а с Дороти. Однажды мне приходит приглашение выступить на банкете журнала «Harvard Law Review». Это ежегодное событие для студентов-отличников, в котором участвуют политические лидеры или именитые юристы, и конечно, все они мужчины. Выяснив, что приглашение не шутка, я со спокойной душой отказываюсь и советую обратиться к Рут Бейдер Гинсбург – замечательному адвокату, одной из первых студенток юридического факультета Гарвардского университета, которая как раз закончила работу над проектом по защите прав женщин в Американском союзе защиты гражданских свобод.

Потом мне звонит Бренда Фейген – моя подруга, которая также была одной из первых женщин, поступивших на юридический факультет Гарварда, а теперь занимается тем же проектом, что и Рут. Она считает, что я должна принять предложение – к Рут они никогда не обратятся, потому что она ушла из Гарварда в Юридическую школу Колумбийского университета, а кроме того, если я откажусь, они просто позовут какого-нибудь мужчину. Бренда обещает помочь с подбором материалов и попросить теперешних студенток принять участие в поиске. Я напоминаю ей, что боюсь публичных выступлений не меньше, чем она – летать на самолете; она же уверяет, что я могу подготовить текст заранее и просто его прочесть. Наконец при помощи этого и других доводов ей удается убедить меня, и я соглашаюсь принять участие в этом худшем из кошмаров.