Моя жизнь в дороге. Мемуары великой феминистки

«Теперь, помня об этом гуманистическом видении, вы можете себе представить, как тяжело приходится студентке юридического факультета Гарварда. Непреходящее чувство одиночества – ее постоянный спутник, ведь ее однокурсники-мужчины зачастую смотрят на нее как на ненормальную. Когда же ненадолго ей удается избавиться от этого чувства, на смену ему приходят гнев и ярость. Составители учебной программы как будто совершенно равнодушны к женской половине человечества: есть курс о расизме, но совершенно ничего – о сексизме. Есть даже курс о международном регулировании китобойного промысла, но ничего – о международной защите женских прав. Не далее как вчера авторитетный преподаватель административного права признался, что ничего не знал о Комиссии по соблюдению равноправия при трудоустройстве. Он же на требование принять в штат на должность преподавателя хотя бы одну женщину ответил, что «от них одни проблемы из-за сексуальных вибраций»… Другой видный эксперт по фондовому праву назвал вдов и жен «глупыми», объясняя этим классические случаи потери акций… Преподаватели преспокойно шутят на тему презумпции благоразумности застрахованного, отмечая, что в этом случае прилагательное намеренно использовано в мужском роде – потому что в природе не существует благоразумных женщин. А изнасилование считают «мелким нападением». Для них не зазорно пялиться на грудь и ноги женщин в первом ряду. Они нередко поощряют свист и улюлюканье студентов-мужчин, следующие за высказываниями женщин о женских же правах; и в качестве иллюстрации некой точки зрения в области права не гнушаются рассказывать анекдоты о «бабах-дурах» и пошлые шуточки, унижающие женщин… С этого дня ни один мужчина не имеет права называться либералом, или радикалом, или даже консервативным сторонником «честной игры», если его деятельность каким-то образом приводит к сокращению оплаты труда женщин или даже к бесплатной их эксплуатации в офисе или дома. Политика начинается не в Вашингтоне. Политика начинается с тех, кто ежедневно, здесь и сейчас, подвергается притеснениям».

По окончании выступления я испытываю такое облегчение, что не сразу понимаю, аплодируют мне с благодарностью, неодобрением или просто из вежливости. Но потом происходит совершенно беспрецедентное (это я выясню уже позже) явление. Один грузный мужчина в смокинге встает с красным от гнева лицом, возмущенный не столько содержанием моей речи, сколько тем, что я вообще посмела осуждать порядки юридического факультета. Я не знаю, кто это, но, судя по его резким словам, он вне себя от ярости. Когда мужчина наконец садится на свое место, в зале повисает тишина – а потом собравшиеся постепенно снова начинают гудеть; так шумит океанский прибой, накрывая взорвавшийся вулкан.

Позже Бренда объясняет мне, что это был Вернон Кантримен – профессор по финансово-кредитным отношениям. Не знаю, бояться ли мне подобной реакции или гордиться, но что-то подталкивает меня выбрать второй вариант.