Движение за права женщин отстаивает и это право, а также обеспечение финансовых возможностей для рождения и воспитания детей. Беда в том, что противники легальных абортов сосредоточили свое внимание лишь на одной стороне проблемы.
«Футболочники» притихли. Я надеюсь, оттого, что поняли наконец – мы защищаем и их право на выбор, ведь правительство, облеченное властью запретить контрацепцию или аборты, с той же легкостью может сделать то или другое обязательным. Но не тут-то было. Внезапно они синхронно встают и, скандируя: «Аборт! Убийство! Аборт! Убийство!», покидают помещение.
В наступившей тишине я чувствую, как люди пытаются понять, что пошло не так. Я тоже стараюсь припомнить, что из сказанного или сделанного мной могло вызвать такую реакцию. Наконец я высказываю вслух сожаление об их уходе – тем самым как будто снимаю заклинание.
Молодой человек в джинсах – худенький, робкий, на вид лет под тридцать, – поднимает руку и начинает говорить, казалось бы, бессвязно. Он изобрел новый вид бура для нефтяных вышек, недавно продал патент и получил неожиданно большую сумму денег. Он хотел бы пожертвовать 90 000 долларов – около половины своей непредвиденной прибыли – на то, чтобы репродуктивную свободу признали одним из базовых прав человека, наравне со свободой слова.
Снова воцаряется тишина, затем – смех и ликующие выкрики. Никогда больше за все последующие сорок лет моих поездок по стране для сбора средств со мной не случалось ничего подобного. Обычно деньги жертвуют, только если попросить, и то не больше названной суммы, да еще и следят за тем, сколько дают другие. А этот парень показал мне и всем в зале, что можно отдавать и тогда, когда об этом не просили, столько, сколько сможешь, и даже больше, ведь он делился внезапной прибылью. Для всех нас это был дар спонтанности – и надежды.
С того дня мы не теряем связи. Приезжая в Нью-Йорк, он обязательно заглядывает, чтобы поздороваться. А в очередной поездке я случайно знакомлюсь с девушкой, оказавшейся его сестрой. Когда наши пути пересекаются в Денвере, мы вместе завтракаем. Кажется, будто бы раз в несколько лет сама дорога сводит нас вместе. Тот день в Оклахоме стал поворотным моментом для нас обоих.
Для меня выступление, а особенно мероприятия после лекции – в студгородке ли или где-то еще, – сами по себе огромная награда, ведь именно тогда я учусь новому. Нередко беседа продолжается в ресторане или в виде неформальной тусовки со студентами, или же просто сидя на полу. Они делятся впечатлениями от только что прослушанной лекции, а я прошу их забыть об иерархии и делать вид, что мы сидим в круге, даже когда нас пять сотен или пять тысяч. В такой обстановке люди делятся тем, чего не рассказали бы друзьям или родственникам. Аудитория словно генерирует собственное магнитное поле, притягивая истории и идеи.
Еще я вслух зачитываю записки, передаваемые из зала, – об урезании финансирования новых специальностей, но выделении неоправданно огромных средств на футбольный стадион. Мне-то за чтение ничего не будет. Нередко в аудитории возникает особая алхимия.
Когда в одном конце зала задают вопрос, а с другого раздается ответ, я знаю: волшебство случилось. Группа ожила.
Есть темы, одинаково болезненные для мужчин и для женщин. И все же ничто так не объединяет мужчин, как желание рассказать о том, насколько непросто им пришлось без заботливых отцов или хоть сколько-нибудь неравнодушной мужской фигуры рядом в процессе взросления. Когда же они сами примеряют эту роль, возникает другой вопрос: как стать таким отцом или мужчиной. Именно благодаря этому детскому желанию они становятся искренними последователями феминизма. И еще мужчины рассказывали о том, как отцы или отчимы жестоко обращались с их матерями или унижали их. Я видела, как плачут навзрыд большие мускулистые дядьки, вспоминая, что испытывали, видя, как их мать избивают.
Каким бы ни был состав аудитории, с годами я научилась полностью полагаться на остроумные, смешные, откровенные ответы и на неожиданные повороты дискуссии, которая обычно длится дольше, чем сама лекция. Как бы мне хотелось показать вам тысячу роликов с «YouTube», на которых люди встают и спрашивают о том, что хотят узнать, или делятся знаниями, или рассказывают свои истории, или просят о помощи, или помогают мне выбраться из какого-нибудь неразрешимого тупика.
Например, в одном канадском юридическом колледже вовсю идет оживленная дискуссия о законе как универсальном инструменте, от которого феминистки не должны ждать особенной гибкости. Я возражаю – ведь именно для этого существуют судьи, иначе все судебные дела решал бы компьютер. Студенты – в основном мужчины – заявляют, что любое исключение из правил опасно и создает, так сказать, «скользкую дорожку». Стоит сделать одно исключение – и отрицательная практика применения будет расти до тех пор, пока закон не будет отменен как неэффективный.