Моя жизнь в дороге. Мемуары великой феминистки

Маккарти и Обама постепенно стали символом надежды, потому что оба были новыми и неизвестными. Кеннеди и Клинтон, в свою очередь, казались публике прагматистами – лишь потому, что всю жизнь провели в непосредственной близости к власти. На деле все четверо были и тем и другим.

Не желая участвовать в этой нецивилизованной гражданской войне, я отправилась в Калифорнию, где Сесар Чавес и его «Союз сельскохозяйственных работников» попросили меня помочь распространить информацию о бойкоте потребителей. Они надеялись таким способом заставить владельцев ферм уравнять в правах их работников со всеми рабочими. Именно Сесар и его главная активистка Долорес Уэрта напомнили мне о том, что я когда-то узнала в Индии: лучше всего видно снизу. Сострадание Кеннеди, его удивительная способность ставить себя на место отверженных были гораздо важнее, чем его заявления – до или после предварительных выборов в Нью-Гемпшире. Только Бобби Кеннеди поддержал забастовку сельскохозяйственных работников – невзирая на то, что фермеры были ключевыми спонсорами демократов. Только Бобби Кеннеди обладал необходимыми навыками и опытом, которые могли обеспечить ему голоса латиноамериканских и афроамериканских избирателей.

Месяцем позже, уже дома, в Нью-Йорке, я включила новости и увидела, как Бобби Кеннеди сообщает об убийстве Мартина Лютера Кинга-младшего большой толпе чернокожих в Индианаполисе. Служба безопасности и команда отговаривали его от того, чтобы лично сообщать толпе, но он все равно вышел на сцену. Некоторое время молча стоял у микрофона, пока люди не почувствовали, что что-то случилось, и не замолчали. Тогда он сообщил о гибели Кинга. В ответ послышались испуганные крики и плач, но он продолжил говорить тихим голосом – о наследии Кинга как человека, посвятившего всю жизнь «любви и миру»; о белом человеке, застрелившем его, которого уже арестовали; и о том, какой выбор сделает страна – исцеление или отмщение.

Наконец он произнес: «Тем из вас, у кого черный цвет кожи и кто испытывает соблазн впустить в свое сердце ненависть и недоверие, напомню… Моего родного человека тоже убили… И сделал это белый».

Повисло молчание. А за ним – нескончаемые аплодисменты.

Меньше чем через два месяца, сразу после победы на предварительном этапе выборов в Калифорнии и Южной Дакоте, за которой, вполне вероятно, последовало бы выдвижение Бобби Кеннеди от Демократической партии, самопровозглашенный арабский националист застрелил его после победной речи в Лос-Анджелесе. Находясь в гостиничном номере, я смотрела и слушала выступление Кеннеди, видела лица друзей – Долорес Уэрты и Рафера Джонсона, праздновавших победу вместе с ним. Потом были выстрелы, его тело на бетонном полу… А я все смотрела и смотрела.

Эти повторяющиеся сцены убийства уже превратились в некую форму национального траура.

Теперь, когда Маккарти снова стал единственным кандидатом, выступавшим против войны, Клэй Фелкер предложил мне присоединиться к пресс-службе его предвыборного самолета и написать в журнал «New York» очерк под названием «Попытка полюбить Юджина»[50]. По правде говоря, именно это и пытались сделать я сама и многие другие.

Облетев за пять дней четыре штата, я своими глазами смогла увидеть то, как меняется политическая культура. Это помогло мне подготовиться к множеству грядущих кампаний. Во-первых, команда кандидата подразделялась на профессиональных прагматиков и искренне верующих, причем каждую группу волновала степень влияния другой на кандидата. Во-вторых, на каждой остановке были местные, способные организовать правильную аудиторию, уместив ее в небольшом зале, чтобы потом репортеры могли написать: «Выступая перед переполненным залом…» В-третьих, были сами журналисты, скрывавшие свои эмоции за броней объективности и пытавшиеся сесть как можно ближе к кандидату, чтобы урвать ценный кусок информации еще до того, как зададут свой вопрос.

Находясь в самом низу тотемного столба журналистики (надеюсь, не из-за того, что была единственной женщиной), я могла воспользоваться правом приблизиться к Маккарти всего один раз. Поскольку его политическая платформа основывалась на противостоянии войне, в которую втянул страну Линдон Джонсон, я спросила его о том, что волновало меня больше всего: рад ли он тому, что не стал вице-президентом при Джонсоне. «Да, – ответил он. – Вице-президенты не имеют большого влияния на политику». А если его надежды быть избранным оправдаются, уточнила я, будет ли он, как прежде, выступать за мир? Ответом было долгое молчание. Раньше, не дождавшись ответа, я бы задала другой вопрос. Но теперь я знала секрет: нужно просто подождать. «Я бы предпочел не отвечать». Вот так: ничего о протесте против войны, ни тем более об отставке.