Моя жизнь в дороге. Мемуары великой феминистки

Теперь во время своих поездок накануне первого этапа выборов я словно видела повсюду неосознанное подражание этой коалиции – среди людей, которые как никогда раньше интересовались политикой. Все с энтузиазмом ждали исхода состязания этих двух новых героев, которых объединяло схожее мировоззрение. В разных штатах – тех, где поддерживали демократов, и тех, что были на стороне республиканцев, – осуществление выбора было больше похоже на тест Роршаха, чем на разделение по расовому и половому признаку. Так, 94 % чернокожих демократов благосклонно относились к Хиллари Клинтон – против 88 %, симпатизировавших Обаме. В конце концов, он был новичком на национальной арене, тогда как Клинтоны уже завоевали репутацию благодаря неравнодушию к расовым проблемам. Недаром афроамериканский романист Тони Моррисон назвал Билла Клинтона «первым чернокожим президентом». Белые и черные женщины гораздо чаще мужчин поддерживали Хиллари Клинтон, и они же, по моим наблюдениям, чаще сомневались в ее шансах на победу. Чернокожие избиратели обоих полов гораздо чаще белых поддерживали Обаму и также сомневались в том, что он победит. Каждая группа выражала пессимистические взгляды, основанные на усвоенных с детства предрассудках.

В некоторых, преимущественно белых кругах считали, что в случае победы Обамы эта страна искупит грехи прошлого. Один белый учитель музыки сказал: «Расизм для меня – своего рода тюрьма: я пленник чувства вины». Многие родители маленьких девочек – белых и черных – брали их с собой на предвыборные мероприятия Хиллари, чтобы они росли с мыслью, что когда-нибудь тоже смогут занять пост президента. Дамы преклонного возраста часто воспринимали ее как свой последний шанс увидеть женщину в Белом доме. И не просто какую-нибудь женщину[56]. Одна из них сказала как-то: «Дело не в принадлежности к полу. Мы не хотим очередную Маргарет Тэтчер, которая урезала молоко для школьников». Они голосовали за Хиллари потому, что та отстаивала главные интересы женщин. В свою очередь, многие темнокожие матери-одиночки заявляли, что поддерживают Обаму потому, что их сыновьям нужен некий положительный образ – темнокожий мужчина, с которого они могли бы брать пример. Один белый разведенный мужчина как-то признался мне, что история жизни Обамы вдохновила его еженедельно преодолевать сотни километров, чтобы увидеть своего сына. «Я не хочу быть таким, как отец Обамы, которого он никогда не видел; я хочу быть таким отцом, о котором тот всегда мечтал». Одна восьмидесятилетняя темнокожая женщина из техасского города Остин сказала, что поддерживает Хиллари потому, что «видела слишком много женщин, заслуживших это, и слишком много мужчин, которые пришли и забрали это право».

Однако пресса, вместо того чтобы освещать такие взгляды – к слову, довольно распространенные и говорящие о преодолении границ, – как некий козырь Демократической партии (ведь избирателям пришлось бы объединиться, чтобы поддержать одного из кандидатов), писала об этом со смесью разочарования и пренебрежения. Очевидно, что им нужно было сенсационное противостояние, достойное новости. С досады они стали искусственно создавать конфликт, превращая каждый метр, разделявший Хиллари и Барака, в километр. А поскольку различий по сути не было, они стали искать различия по форме. Клинтон характеризовали по полу, а Обаму – по расе.

Журналисты вели себя как футбольные фанаты, прибывшие на матч и с возмущением обнаружившие, что все игроки играют за одну команду.

Внезапно меня осенило, что в истории аболиционистов и суфражисток глобальное движение за право голоса для всех чернокожих и женщин белой расы было так же намеренно разделено. Как только темнокожие мужчины получили право голоса, его тут же ограничили введением жестоких мер, невыполнимых тестов на грамотность и налогов на голосование. Теперь эхо политики «разделяй и властвуй» донеслось до нас из прошлого, раскидав по разным полюсам сторонников двух «первых в своем роде» – несмотря на то что по сути их программы почти ничем не отличались. Как уже не раз бывало в истории, потенциально сильное большинство оказалось разобщено из-за интриг меньшинства.

Быть может, и несправедливо рассматривать эту ситуацию, отталкиваясь от принципа «разделяй и властвуй», ведь в этой стране на все смотрят как на скачки. И все же имелась какая-то причина, по которой пресса не посчитала нужным освещать точки соприкосновения этих двух «первых».

Вскоре любое решение одной стороны – будь оно индивидуальным или коллективным – воспринималось как проклятие для другой. Я чувствовала, как между давними соратниками и единомышленниками начали образовываться глубокие трещины. А «острые ножи» репортеров – и недальновидных сторонников обоих кандидатов – ковыряли эти трещины до тех пор, пока они не превращались в кровоточащие раны.