Моими очами

И все – о смерти, все – о смерти,
И все долдонят, все талдычат,
И за своею смертью дети
Следят в углах, как за добычей.

Следят с каким-то вожделеньем,
Следят с весёлостью беспечной
И всем цветущим поколеньем
Идут, приплясывая, в вечность.

Они резвятся понарошку,
Как будто шествуют за славою,
И, как распятье, держат кошку,
Ещё живую, но кровавую.

* * *

Как это дивно было – сразу
Рукою робкою потрогать
Случайно пролитую фразу,
Как будто пролит чёрный дёготь.

Как будто пролит мёд янтарный
Из кубка праздничного Бога,
И все на свете благодарны,
Что мёда яркого так много.

И много чёрного, густого,
Чей свет так трепетно искрится.
– Так вот оно какое, слово,
На сохранившейся странице!

* * *

Нет, то, что я нищ, не казалось мне благом,
Я с Богом якшался не без интереса,
И я прикупил у него и овраги,
И синюю кромку соснового леса.

И тотчас за мной заспешили цыгане,
Как будто прошедшею жизнью наскуча,
Ходили-бродили, кто кверху ногами,
А кто забирался ногами на тучу.

А я размахнулся на дали и шири,
Олени и вепри, медведи и волки,
Уже я хозяин в разбуженном мире,
Мои это горы, и море, и волги.

И я не потратил, по правде, ни гроша,
Мне мир этот дикий достался задором,
Такой он безбрежный, такой он пригожий,
То холодом дышит, то дышит он жаром.

* * *

Те грешники, что шли со мною рядом, –
Давно заполнен ад их голосами,
А я гляжу на всех открытым взглядом,
Я, грешник и распутник самый-самый.

А я гляжу и не боюсь признаться,
Что соблазнял и ангелов от скуки,
И ангелы, греша со святотатцем,
Мне целовали со слезами руки.

* * *

Постепенно и я превращаюсь в забвенье,
В полуявь – полусказку времён Геродота,
И на горьком лице страстотерпца-еврея
Проступают сигнальные знаки отлёта.

И лицо бесконечным становится полем,
И над полем летят журавли и синицы,
И летят облака, паруса моей боли,
Перелётных стихов голубые страницы.

…Где-то жил человек в ожидании чуда,
А пришло оно, чудо, – и нет человека,
И осталась свобода, осталась пичуга,
И бездомная ширь неизвестного века.

* * *