Моими очами

Старика беспокоит, зачем так опасно
Застревает в ноздрях густопсовая женщина,
А она говорит ему нежно: «Согласна».
И глядит на него осторожно-доверчиво.

– Старичок-паучок, щекочи мою кожу,

Своё тело с соска на лобок перетаскивай,
А потом я тебя, старичок, потревожу
И шутя раздавлю упоительно-ласково…

* * *

А мне неизвестно, я царь ли вселенной
Или я звездою своею оставлен,
И острые когти вонзит в меня ленин,
И острые когти вонзит в меня сталин.

И я послужу свою службу железу,

И я побреду за судьбой через силу,
И буду я спутником злобному бесу,
И всадник ножом перережет мне жилу…

* * *

Воробышек – посол Христа отважный –
Сказал, что я Христу зачем-то нужен,
Но не настолько дело это важно,
Чтобы послу не искупаться в луже…

И сам Христос с улыбкою несмелой

Возник в сияньи солнечных лучей:
– Такое вот, дружок, – сказал он, – дело,
Позвал тебя, да и забыл, зачем…

– А дело в том, – затенькали синицы, –

Что мы живём лишь несколько минут,
И будем мы беспечно веселиться,
Покуда нас из пушек не убьют…

Христос, пригладив крылышки у птицы,

Сказал – и просветлела высота:
– Людские прегрешенья – небылицы,
Блаженны возлюбившие Христа.

* * *

Ребёнок знает, когда плачет
(И мать над плачущим хлопочет),
Что Бог весь мир переиначит,
Как только он того захочет.

И вот он поднимает руку,

Чтобы ускорить это действо, –
И Бог раскрашивает скуку
В цвета весёлого злодейства…

* * *

Покойник превращается в сосульку
И леденеет в бездне мирозданья,
Но вот Господь протягивает руку –
Он мальчик с просиявшими глазами.

Он мальчик с беспощадною улыбкой –

Сосулька превращается в комету
И, словно бреда детского улика,
Скитается по небу и по свету…

* * *

Это было такое далёкое пенье,
Что его только слышали Бог и Каштанка,
Но Господь – он и вовсе лишён был уменья
Отличить сладкопевца от воя шакала.

А Каштанка заливисто лаяла долго,

Словно чудился ей дикой лошади топот,
Но когда и собака устало умолкла,
Стало тихо, как после большого потопа…

* * *

… И есть язык у кошек и собак,
И был язык единственный у мамы, –
Его не заменил мне Пастернак,
Не заменили песенные ямбы.

И был язык у мамы небогат,

Слова простонародные затёрты,
Но, слыша маму, пробуждался брат
И забывал на время, что он мёртвый.

И кошка знала разумом зверья

(И уши шевелились осторожно),
Что мама, кошка тощая и я –
Мы все на небе будем непреложно.

* * *