Моё собачье дело

Вслед за ней спустилась и сонная мама с еле открытыми глазами. Она так страдальчески обхватила себя голыми руками, покрытыми пупырышками, так старательно заморгала, чтобы не заснуть стоя, что мне стало ее жалко. Но более того, я была настолько безмерно, чтобы не сказать безумно, рада видеть ее после долгой, мучительной ночи, что вскочила, завиляла хвостом и… И тут снова, да, снова случилось несчастье.

— Ой-ой-ой! — сразу проснулась мама и унеслась наверх, а Сашка с восторженным криком бросилась вслед за ней.

Мне уже даже надоело сгорать от стыда за этот позор. Я не знала, почему так происходит и что со мной не так, но пока я ничего не могла с этим поделать. Мне даже было бы легче предположить, что у меня какая-то неизлечимая болезнь, связанная с мочевым пузырем, но я догадывалась, что это не так и что во всем виноваты только приют и наша одичалость. Сеструхе, очевидно, тоже наскучило переживать за это дело, и она лениво отвела взгляд.

Спустя пару минут мама снова сбежала вниз, теперь уже одетая, но все такая же растрепанная. Она буквально впрыгнула в свои сапоги и лихим жестом пристегнула нас на поводки. Когда мы уже стояли у двери, послышался страшный Сашкин рев.

— Падазди-ите-ее!

Ребенок, нацепивший на себя, по всей видимости, совершенно самостоятельно, свое самое красивое выходное платье с ватной курткой и валенками поверх ядовито-зеленых сбившихся колготок, неуклюже перекатывался со ступеньки на ступеньку. Плохо целясь, Сашка хваталась за перекладины перил и при каждом шаге норовила скатиться кубарем прямо в оставленную мной лужицу у подножия лестницы.

— Сашенька, ну куда ты идешь? — простонала мама и рванула обратно на подмогу дочурке. — Почему не спишь?

— Хасю тозе!

Сашка-таки преодолела в целости и сохранности лестницу и решительным шагом направилась к входной двери, вырвав руку из маминой хватки. Мама почесала затылок, отчего совсем уж стала похожа на веник, задумчиво посмотрела на второй этаж, с которого доносилось только сладкое похрапывание, и обреченно открыла Сашке дверь.

Не буду вгонять вас в сон очередным исчерпывающим описанием нашей неспокойной и длительной прогулки. Скажу только, что Сашка была в целом довольна, но постоянно требовала поводок одной из нас, в чем ей каждый раз отказывали, что, в свою очередь, сопровождалось громкими истериками. Мама выглядела глубоко несчастной. Она все тыкала нам на разные лужайки и кустики, рекламируя их преимущества как могла, и Сашка даже устраивала показательные выступления, присаживаясь в те места, на которые указывалось мамой, мы же держались стойко. К тому же мы, конечно же, знали, что Сашка ничего такого там не делает. Но в один прекрасный момент сеструха все же припала к земле, предварительно обнюхав этот участок вдоль и поперек, и мама с Сашкой разразились бурным восторгом и пылкими похвалами. После этого сеструхин до невозможности гордый вид раздражал меня до самого возвращения домой.

Когда мы зашли в прихожую, я сразу почувствовала ни с чем не сравнимый запах кофе (который умудряется одновременно и вонять, и благоухать, что для меня является каким-то фантастический явлением). Папа с Никусей уже встали и хлопотали на кухне. Мама отцепила нас и с досадой грохнула поводки на комод, а Сашка на удивление быстро вылупилась из своих тридцати трех одежек и проскакала на одной ноге к папе. В отличие от вяло унывающей мамы, Сашкины оптимизм и энергия были неисчерпаемы.

— Ну и куда вы пропали? — поинтересовался папа у раскрасневшейся дочки. Мне показалось, что настроение у него было не сильно плохое, что меня порадовало. Может, это было потому, что он еще не успел увидеть нас с сеструхой. — Мы с Никусей тут уже предположили, что вы наткнулись на стаю волков в лесу, — весело продолжил он, не дожидаясь ответа.

Мама примерила разные улыбки в зеркале над комодом, выбрала самую естественную и непринужденную и тоже пошла на кухню. Мы затаились у себя под лестницей, но так как двери между кухней и коридором не было вообще, нам прекрасно все было видно и слышно.

— Доброе утро! — со старательной бодростью в голосе сказала мама и стремительно направилась к кофеварке, которая уже вовсю пыхтела и шипела на плите.

— Не трогай, это мой кофе! — встрепенулся папа.

— Да ладно тебе… Что ты такой вредный? — насупилась мама. — Я, между прочим, уже с шести часов тут по лесам, по полям шляюсь.

Наверное, еще во время того, как она говорила, маме стало ясно, что этим аргументом давить на жалость папы совершенно некстати, и конец фразы прозвучал совсем уж неуверенно и еле слышно.

— А кто виноват, скажи мне? — обрадовался папа и похлопал маму по плечу.

Мама обиженно отмахнулась от его руки и направилась к нашим мискам.

— Ну ладно, бери ты этот кофе, — сжалился папа.

— Не надо, — послышалось издалека.

— Хватит ссориться, — жуя бутерброд, сказал Никуся.

— Хасю какау! — дала знать Сашка.

Кофеварка отбулькала, папа молча вылил ее содержимое в чашку и стал раскручивать раскаленный металл, обжигаясь и отдергиваю руку. Делал он это для мамы, и я восхитилась его самопожертвованием.