Моё собачье дело

Теперь я находилась в семье, с сестрой; осуществились все, казалось бы, несбыточные мечты. А я вместо того, чтобы просто радоваться, переживала какие-то странные страхи. Я боялась, что не смогу соответствовать ожиданиям. От меня, как и от всех домашних собак, требовалось быть общительной, веселой, но спокойной, доброжелательной, уравновешенной, ласковой… Я долго могла бы продолжать этот список. Именно такой я и видела себя в мечтах, которым предавалась с упоением каждый божий день в приюте. Но теперь я с ужасом поняла, что переломить себя и стать собакой с обложки ветжурнала было отнюдь не так просто, как я думала. Мне ужасно хотелось понравиться нашим новым хозяевам, показать им, что они не прогадали с выбором и что они ни в коем случае не пожалеют о пополнении семьи. Пополнении нами. Незаметными, или заметными только в нужное время, беспроблемными, бесконечно благодарными. Благодарными-то мы были, но еще не успели этого проявить. А во всем остальном я была дико разочарована, в первую очередь собой, да в какой-то мере и сеструхой.

Наконец-таки свет в большой комнате погас, и мама с папой прошли мимо нас к лестнице. Мама наклонилась еще раз нас погладить, и в ее прикосновении я заметила еле уловимое опасение. Она гладила нас как чужих. С неуверенностью и плохо скрываемым напряжением. Скрип лестницы унес их от нас далеко-далеко. Как будто в другой, недоступный для нас мир.

Дом затих, слышалось только капание крана на кухне. Сеструха умудрилась заснуть в том же положении, в котором она провела, не двигаясь, последние часа три. Одиночество настигло меня без предупреждения и с невероятной силой. Мне стало совсем грустно и тоскливо. Казалось, что приют засел в нас намертво и навсегда.

Глава 4 Оттепель с препятствиями

В первую ночь я спала плохо. То и дело просыпалась от бурных, кувыркающихся снов и в растерянности всматривалась в темноту, чтобы осознать, где я. После того как осознавала, снова засыпала, а вернее, проваливалась в полуобморочное, но неспокойное состояние. Сеструха же громко сопела и дергала лапами. Веки на ее глазах дергались и трепетали так, словно они хотели оторваться и улететь куда подальше. Я могу довольно уверенно сказать, что она ни разу за ночь не проснулась, потому что, если бы это произошло, она дала бы мне знать. Сеструха не любила мучиться в одиночку.

В конце концов, только я успела в очередной раз заснуть, как мне стало казаться, что у меня в голове что-то взорвалось. Я вздрогнула, вытаращила глаза и стала озираться, не понимая, что происходит и кто в меня выстрелил. Сеструха уже сидела торчком, навострив уши. Она не озиралась, а смотрела на меня, ожидая пояснения.

Вдруг дом наполнился каким-то совершенно незнакомым для меня доселе звуком, настолько мощным и пронизывающим все, посмевшее оказаться на его раскатистом пути, что стены задрожали. Настоящей, ощутимой волной он влился в меня неудержимым потоком, скопился посреди головы и грудной клетки и взорвался тысячами звенящих, мохнатых, щекочущих пылинок. Я пошатнулась, слегка одурманенная, и стала напряженно вслушиваться. Спустя пару секунд звук снова повторился, и тут я поняла, что нечто подобное я все-таки уже когда-то слышала.

В то мрачное утро, когда нас в первый раз привезли в приют, мы некоторое время сидели в главном здании, вход в которое разрешался обычно только собаке-сторожу, и ждали вердикта. Секретарша суетилась за своим большим деревянным столом, занимавшим практически все место в не шибко большом помещении, и то и дело куда-то пропадала, шмыгая в одну из многочисленных дверей. Я удивлялась, как все эти двери вообще поместились в такой крошечной комнатушке. Мы были привязаны к стоячей вешалке, выглядевшей крайне неустойчиво, так что особо двигаться мы боялись.

Сидели мы там долго и застали не одного посетителя. Когда люди входили и не заставали секретаршу на должном ей месте, они с опаской косились на нас и тянулись к маленькому золотому колокольчику на столе. На его ясный, пронзительный звон сразу прибегала запыхавшаяся секретарша, отбрасывала свои белокурые, знатно пружинистые кудри лихим махом пухлой ручки за плечо и, усевшись поудобнее, вопросительно смотрела на незваного гостя. Тогда я не отметила всего потенциала этого звука, хотя он все же вопреки моей плачевной, потерянной ситуации завоевал мое внимание.

Мне страшно было представить, от колокола какого размера должен был исходить этот оглушительный звон, не терпящий никаких звуков рядом с собой, требующий и завоевывающий все существо каждого, с кем он сталкивался. Во мне все взрывался салют, брызжущий всеми цветами радуги, страх отходил на второй план, и мне начало нравиться это внезапно настигнувшее меня волшебство. Сеструха тоже застыла в благоговейном оцепенении и таращилась куда-то вдаль, словно увидела там по крайней мере врата в райский сад.

Прервался наш транс стуком маленьких, твердых пяток по лестнице.

— Ани ни спят! — загалдела Сашка, которую, видно, тоже разбудил колокольный звон.