Молчание Махараджа. Рассказы

В то время их аромат уже не был порождением моей фантазии, и я сорвал несколько цветов, чтобы приколоть к костюму за ужином. Мистер Фэрли уже вышел нам навстречу, и разговор перешёл на общие темы.

Интерьер мне понравился, дом был огромен и стар. Здесь была тёмная дубовая лестница с самой затейливой резьбой и витиеватой балюстрадой, кое-какие древние гобелены всё ещё висели на стенах, так же как и выцветшие портреты чопорных дам в париках и злобно ухмылявшихся рыцарей в доспехах, которые скорее наводили скуку, чем украшали столовую. Комнаты наверху были весьма уютными – их окна выходили на море, и меблировка была довольно милая. Я отметил, однако, что следующая за моей комнатой запертая дверь вела в ту самую просторную студию. Сад, как и говорила миссис Фэрли, был наполнен гвоздиками. Никогда прежде я не встречал такого количества этих цветов в одном месте. Они, казалось, разрослись повсюду, как сорняки, даже в самых отдалённых и тенистых местах.

Я пробыл в особняке около трёх-четырёх дней, и однажды утром мне случилось прогуливаться в одиночестве среди каких-то зарослей позади дома, где я обнаружил в длинной сырой траве под ногами большой серый камень, который явно стоял прежде вертикально, а теперь упал наземь и отчасти ушёл в землю. На нём имелась какая-то надпись. Я нагнулся и, счистив траву и дёрн, различил слова: «Мэйнон, сердце предательницы!»

Несомненно, это была странная надпись! Я поведал о своём открытии семейству Фэрли, и все мы по нескольку раз рассмотрели таинственную плиту, будучи не в состоянии прийти к какому-либо удовлетворительному объяснению. Даже расспросы среди местных жителей не дали никаких результатов, не считая покачивания головой и замечаний вроде: «Ах, мадам! Если бы я знал!» или «История хранит свои тайны!»

Однажды вечером все мы собрались в особняке на целый час раньше обычного после длительной и приятной прогулки по пляжу в свете нежного сияния полной луны. Когда я отправился в свою комнату, у меня не было желания ложиться спать – я был весьма возбуждён и, более того, находился в каком-то предвкушении, ожидал, сам не зная чего.

Я распахнул окно, выглянул наружу, любуясь восхитительным видом подлунного моря и вдыхая неповторимый аромат гвоздик, долетавший до меня с ночным ветерком. Я думал о многом – о прелести жизни, необъятной щедрости природы, тайне смерти, красоте и несомненности бессмертия, и тогда, хоть я и стоял спиной к комнате, я почувствовал, что уже не один. Я заставил себя обернуться, медленно, но решительно повернулся лицом к запертой двери и едва ли удивился, когда увидел даму с гвоздиками, стоявшую чуть в стороне с самым удручённым выражением на прекрасном грустном лице. Я посмотрел на неё, приняв решение не пугаться, и тогда собрал в кулак всю свою волю, чтобы немедленно разгадать тайну странной гостьи. Когда я встретил её взгляд, не мигнув, она несколько застенчиво пошевелила руками, словно хотела о чём-то попросить.

– Зачем вы здесь? – спросил я тихим, спокойным голосом. – Отчего вы преследуете меня?

И снова она сделала это едва заметное, просительное движение. Её ответ, мягкий, как детский шёпот, проплыл через комнату:

– Вы меня пожалели!

– Вы несчастны?

– Очень! – И тут она сжала свои белые пальцы вместе в каком-то ужасе. Я начинал нервничать, но продолжил:

– Скажите тогда, чего вы хотите от меня?

Она подняла молящий взор.

– Молитесь за меня! Никто никогда не молился за меня, с тех пор как я умерла, никто не жалел обо мне сотни лет!

– Как вы умерли? – спросил я, стараясь унять сильное сердцебиение. Дама с гвоздиками печально улыбнулась и медленно открепила букет гвоздик от груди – в том месте платье её было темно от крови. Она указала на пятно и снова вернула цветы на место. Я понял.

– Убийство! – прошептал я скорее самому себе.

– Никто не знает, и никто не молится за меня! – проговорил слабый бестелесный голос. – И хоть я и мертва. Но не знаю покоя. Молитесь за меня – я так устала!

И её изящная головка в измождении опустилась, она, казалось, готова была исчезнуть. Я обуздал поднимавшийся внутри меня ужас усилием воли и проговорил:

– Скажите, вы должны сказать, – здесь она подняла голову, и её огромные задумчивые глаза со смирением встретились с моими, – кто был вашим убийцей?

– Он не хотел, – был ответ. – Он любил меня. Это случилось здесь, – и она подняла руку и показала в сторону студии, – здесь он написал мой портрет. Он не поверил мне, но я была честна. «Мэйнон, сердце предательницы!» – ох, нет, нет, нет! Я должна была стать «Мэйнон, верное сердце!»

Она замолчала и посмотрела на меня с мольбой. И снова указала в сторону студии.

– Идите и посмотрите! – вздохнула она. – Тогда вы будете молиться – и я никогда не вернусь снова. Обещайте, что будете молиться за меня – здесь он убил меня – и я умерла без молитв.

– Где вас похоронили? – спросил я охрипшим голосом.

– В море, – прошептала она, – выбросили в холодные дикие волны; и никто не узнал, никто так и не нашёл несчастную Мэйнон; одинокая и печальная на столетия, без единого слова, обращённого к Богу за её имя!