Молчание Махараджа. Рассказы

– Думаю, что нет! Какая от неё польза для женщины? Слава для моего пола, как я уже говорила, означает лишь зависть! Мужчина может снискать славу самыми нечестными путями, он может красть чужие идеи, чтобы сделать собственную карьеру, он может подкупать критиков, он может делать всё, что в его власти – честное и бесчестное, – учитывая, что ему удастся избежать обвинений. Но если женщина легко прославится посредством своего ума и рук, то она вечно будет находится под подозрением в том, что кто-то ей «помог». Нет, я не забочусь о славе. Я написала свою картину, или точнее картину м-ра Хоскинса, находясь под сильным впечатлением от легенды. Бог спускается на землю, и женщина превращается из радостного, мечтательного создания в лавровое дерево – дерево с горькими листьями и цветами без запаха! Я счастливее как есть – неизвестная миру, в то время как Хоскинс – всеми уважаемый человек! – она замолчала и набросила покрывало на свою картину, ставшую причиной стольких печалей в её жизни.

После этого приключения я часто навещал Джульетту Марчини и пытался спорить с ней по поводу её смехотворного положения. Я указывал ей на то, что Неемия П. Хоскинс из её гения создавал себе обманным путём репутацию. Но она заверяла меня, что в Риме полно погибающих художников, которые живут подобным образом, а именно, рисуя картины для американских «художников», которые сами вообще не умеют рисовать. Я обсуждал это дело даже с её матерью, высохшей как щепка старухой с чёрными глазами, которые сверкали как бриллианты, и обнаружил, что она столь же неисправимо придерживается того же мнения, что и её дочь.

– Когда девичье сердце разбито, ничего не поделаешь, – говорила она, красноречиво жестикулируя руками и качая головой. – Во всём виноват этот австрийский дьявол Макс Виланд, будь он проклят! Джульетта любила его. Я думаю, что она и сейчас его любит, только не признаётся. Характер у неё непреклонный. Она из тех женщин, что дали бы убить себя любимому и ещё поцеловали бы ему при этом руку. У неё есть талант – о да! Гений в Италии не редкость. Он у здешних людей в крови, и мы этому не удивляемся. Лучше оставить всё как есть. Может, она и не счастлива, зато она спокойна. Любит свою работу, и мы можем как-то жить. Этого довольно, и нам всего хватает. А что касается Джульетты – женщина не заботится о славе, потеряв любовь.

И мне не удалось добиться от неё больше ничего. У неё, однако, имелось прекрасное чувство юмора, как я узнал, и она полностью сознавала мошенничество Неемии П. Хоскинса, но она не могла видеть, как это влияло на её дочь. По личной просьбе Джульетты я воздерживался от любого вмешательства в успешные дела Неемии и его растущую популярность. Он превратился в настоящего «льва искусства» в этом сезоне в Риме и развлекал всё посольство за чаем. «Дафну» приобрёл по назначенной им цене один из его богатейших сограждан (бывший землекоп, который теперь содержал целый штат секретарей и скупал исторические земли Англии), который аккуратно повесил полотно в самом надёжном месте своей картинной галереи и называл Хоскинса американским Рафаэлем.

А пока по моей просьбе Джульетта Марчини пишет картину, которую попытается показать одному из лучших оценщиков Парижа; и, судя по её задумке, думаю, что через пару лет Неемия П. Хоскинс навсегда лишится своей исключительной техники, в то время как Джульетта Марчини выплывет наружу, чтобы, несомненно, получить обычную долю обвинений и насмешек в награду за свою работу, принадлежащую руке женщины, вместо аплодисментов, что так часто срывают посредственные работы претенциозных мошенников. По правде, порой кажется, что в этом мире лучше быть мужчиной-обманщиком, чем честной женщиной. А по поводу американских художников в Риме, широко известно, как много из них пользуется мимолётной, головокружительной славой «гения», которая внезапно испаряется, потому что одарённый итальянец, игравший роль призрака за кулисами, умирал, или переезжал, или решался наконец создать себе собственное имя. Подобный стремительный и, очевидно, таинственный провал постиг и карьеру некоего Макса Виланда, о ком венецианские журналисты то и дело вспоминали с упрёком и разочарованием. Его великая картина, говорят они о «Барбери», заставила мир искусства ожидать от него работ высочайшего уровня, но, странное дело, с тех пор он не создал ничего, заслуживающего внимания критиков; Джульетте это хорошо известно, но она молчит, а внутри себя, конечно, переживает гораздо больше, чем радуется успешности того, кто заполучил причитавшуюся ей славу.

– Быть осуждённой и непонятой, – говорит она, – разве это для женщины приятно? Выделиться в качестве преступницы и заслужить ревностные подозрения и ненависть – разве оно того стоит? Сомневаюсь. Если уж лавру суждено вырасти из человеческого сердца, то я полагаю, что это не должно быть болезненным.