Молчание Махараджа. Рассказы

Прошло несколько недель, и порхающая фигурка с задумчивым личиком мадемуазель Зефиры не переставала преследовать меня, пока наконец с обычной порывистостью, характерной для мужчин, я не написал директору театра, честно раскрыв своё имя и попросив его рассказать мне немного об истории и родителях Зефиры. Ответ пришёл через несколько дней, но я получил весьма учтивое послание от хитрого директора, который уверял меня, что я был не одинок, проявляя интерес к талантливому ребёнку, но что у него есть причины бояться, что потенциал, который она демонстрирует в столь раннем возрасте, погибнет из-за чрезвычайной хрупкости её телосложения. Он добавил между прочим, что совсем уже разорился из-за капризного здоровья Зефиры; что сейчас она не выступает уже почти неделю; что, наведя справки, он узнал только, что девочка болеет и лежит в постели, не вставая, и что он волей-неволей вынужден был прекратить выплату ей заработка из-за того, что пришлось её подменять девочкой старшего возраста, но с меньшим талантом, которая доставляла ему немало беспокойства и нервов. Он заметил в поскриптуме, что настоящее имя Зефиры было Винфред М., что она была дочерью разорившегося свободного писателя и что её мать умерла, а единственная оставшаяся в живых старшая сестра пользовалась дурной славой. Он дал мне адрес Зефиры – скверная улица со скверным окружением – и окончил своё письмо заверением в том, что лучше бы мне вообще об этом деле не беспокоиться. Совет его не был лишён смысла, и всё же я почему-то не мог ему последовать. Несомненно, весьма распространённая привычка никогда не вмешиваться в судьбы твоих неудачливых попутчиков на переправе через бушующее море житейских страстей; это избавляет от неприятностей, хранит ваши личные чувства от треволнений и, вместе с тем, весьма удобная доктрина. Но нежный, жалобный голос Зефиры не умолкал в моих ушах; серьёзное детское личико в обрамлении золотистых локонов преследовало меня в ночных снах, и наконец я принял решение отправиться в компании моего друга на эту сомнительную улочку с ещё более сомнительным окружением и порасспросить о здоровье Зефиры. Немного заплутав, я отыскал грязный дом, куда меня направили, и, поднявшись по очень тёмной лестнице, постучал в дверь и попросил мисс М. Дверь внезапно распахнулась, и симпатичная девушка лет семнадцати, с копной прекрасных волос в беспорядке, голубыми огромными глазами, которые выглядели набрякшими от слёз, спросила несколько грубо:

– Ну, чего вам нужно?

Мой товарищ ответил:

– Джентльмен пришёл узнать, как себя чувствует ваша младшая сестра – та, что играет на сцене.

Тогда я выступил вперёд и добавил как можно вежливее:

– Я слышал от господина директора, что девочка больна – ей уже лучше?

Девушка пристально посмотрела на меня, не ответив. Затем вдруг, словно через силу, она сказала:

– Входите.

Мы прошли в тёмную и грязную комнату, дурно пахнувшую, непроветренную и едва обставленную мебелью; и пока я пытался различить внутри неё предметы, то услышал слабый звук пения. Не голос ли это Зефиры издалека, столь слабый и трогательный? Я прислушался, и глаза мои наполнились невольными слезами. Я узнал голос и стихи:

Идите за мной! Скорее идите
Обратно в дворец мой, что сзади луны,
Где буду царить я во веки веков!

– Где она? – спросил я, поворачиваясь к прекрасной девушке, стоявшей прямо и глядя на меня с печалью и несколько презрительно. Она кивнула головой в сторону угла комнаты – тёмного угла, где на ужасной соломенной койке лежала несчастная малышка – «Королева фей», беспокойно ворочаясь с боку на бок, с широко распахнутыми голубыми глазами и горящими в лихорадке щеками, её прелестные шёлковые волосы спутались и поблёкли, её нежные руки сами собой механически сживались и разжимались. Но при этом она непрестанно пела, если такое жалобное стенание можно было назвать пением. Я отвернулся от этого душераздирающего зрелища и посмотрел на старшую сестру, которая, не дожидаясь ответа, резко выпалила:

– У неё воспаление мозга. Доктор говорит, что завтрашний день она не переживёт. И это произошло из-за чрезмерной работы, волнения и дурного питания. Уже ничего нельзя сделать. Я знаю, что она всегда не доедала. Я и сама нередко голодала. Отец пропивает каждый пенни, который мы зарабатываем. Это к добру! Думаю, что Винни скоро от этого избавится. Я и сама хотела бы умереть!

И тут жёсткое выражение её лица вдруг смягчилось, яростный блеск в глазах угас и, бросившись на подушку сестры, она разразилась страстными рыданиями и слезами, выкрикивая:

– Бедная Винни, бедная маленькая Винни!