Молчание между нами

– Ну что, Йем, как твои дела? – спрашивает папа с набитым ртом. – Что вы проходили в школе?

Он уже сто лет не задавал мне этот вопрос. Я прищуриваюсь.

– Да ну, па. Сам знаешь, старшеклассников об этом не спрашивают.

– Даже любимому папе не ответишь?

– Так и быть. Ну… На английском мы пишем автобиографические сочинения. – Я решаю умолчать о том, что не написала ни строчки.

– Вот как? Я мог бы дать тебе пару ценных советов, – говорит папа своим «учительским голосом».

– Я умру со скуки. – Я закатываю глаза и выискиваю в бульоне грибы. – Как твои ученики вообще тебя терпят?

– Ученики меня обожают.

– Так я тебе и поверила, па.

– Зачем вы снова пишете автобиографии? – спрашивает мама. – Вы каждый год этим занимаетесь.

– Миз Дэниелс говорит, что умение рассказать свою историю – это один из самых важных жизненных навыков. – Мне кажется, будто я сама себя загоняю в ловушку.

Но мама лишь кивает и говорит:

– Это поможет тебе написать хорошие сопроводительные письма.

– Миз Дэниелс – это твоя учительница английского? – интересуется папа. – Она мне уже нравится. Может, стоит как-нибудь с ней поболтать.

– Ни за что, па. Ты меня опозоришь.

Папа прижимает ладонь к груди в притворном ужасе.

– Я? Опозорю? Да я образцовый профессионал. – Мама смеется, прикрывая рот ладонью, и накладывает нам еще еды. – Одна моя ученица даже сказала, что тебе со мной очень повезло. Потому что я такой классный.

Мама чуть не давится едой.

– Ай-я! Классный гэ пи. – Буквально это означает «классный, как пердеж». То есть «ну и чушь».

Папа ее игнорирует.

– Она сказала, это дает тебе несправедливое преимущество.

– Преимущество? – Ага, вот и грибы! Я накладываю их себе в тарелку. – В чем?

Он закатывает глаза, совсем как я минуту назад.

– В английском, Йем, в чем же еще? Им понравилось, как ты пишешь, вот и все.

– Пишу? – Все съеденное вдруг обращается в камень у меня в животе. – Откуда они знают, как я пишу?

– Ох… – Он кидает взгляд на маму. Та медленно выдыхает.

– Видимо, они прочли сегодняшнюю газету, – говорит мама, укладывая в ложку кусочек мяса. – Думаю, ее многие успели увидеть.

– Не знаю, – говорит папа. – Я думаю, они просто завидуют, что у тебя такой классный, крутой папа. – Он улыбается, явно надеясь, что я заглочу наживку.

– Ты же слышал, что сказала мама. Классный гэ пи. – Я пытаюсь подыграть, но потом все же спрашиваю: – Так вы прочли мое стихотворение?

– Да, прочли.

Бегемот неодобрения врывается на кухню на полном скаку.

– Мы же просили тебя промолчать, Мэйбелин. Почему ты не послушала? – спрашивает мама.

– Я не могла допустить, чтобы мистеру Макинтайру все сошло с рук… – бормочу я. Я точно знаю, что у меня были веские причины. Но я никак не могу их припомнить, находясь в одной комнате с маминым бегемотом.

– Поговорим об этом в другой раз. Давайте просто поедим вместе. – Папа пытается остановить спор, движущийся по накатанной колее.

– Хао ла. Хао ла[30]. – Мама кивает и отправляет в рот кусочек мяса. Но, как и мне, ей не под силу просто замолчать. От волнения она путается в английских словах. – Он и так все сошло с рук, Мэйбелин. Какой толк твое стихотворение?

– Я… Я подумала…

– Ты подумала о себе. А родители?

– Я подумала о вас, потому и ответила.

– Ты не послушала нас.

– Он соврал, мама! Он сказал, что вы во всем виноваты! – Я с размаху опускаю палочки на стол, и хот-пот слегка пошатывается. – Я хотела поступить правильно.

– Правильно – это слушать родителей, Мэйбелин.

– Йем, мама просто волнуется. – Папа пытается предотвратить начало третьей мировой за обеденным столом, но ему не справиться без Дэнни. Тот всегда помогал нам с мамой найти общий язык. – Мы хотели поскорее об этом забыть. А газету читает столько народу.

– Да. Вот именно!

– Ты совсем не думаешь, Мэйбелин. – Мама пристраивает палочки на тарелку.

– Ты только что говорила, что я думаю о себе, – перебиваю я. – Определись уж.

– Ай-я! – громко восклицает она и смотрит на папу.

– Ну же, тише. Пожалуйста, успокойтесь. Мы так хорошо ужинали. – Папа протягивает к нам руки, но мы отворачиваемся. Не понимаю, как Дэнни удавалось нас мирить. Он будто работал переводчиком, когда мы говорили на разных языках (а это случалось постоянно).

В нас кипят чувства, как бульон в хот-поте.

Наконец мы принимаемся за лапшу. Когда я беру себе комок дунфэнь, мама подкладывает мне еще. Она знает, что это моя любимая лапша. Я готова ее есть, даже совсем потеряв аппетит. Мама добавляет в хот-пот овощей, и капуста тут же скукоживается от жара. Бульон пропитался вкусом и ароматом всего, что в нем варилось. Но я почти ничего не ощущаю, когда его пью.

На какое-то время мне удается отвлечься на домашку, но потом меня настигает жажда. И голод. Дэнни шутил, что меня невозможно прокормить. Он всегда носил с собой что-нибудь вкусное на случай, если я проголодаюсь в школе. Я иду вниз по лестнице, но замираю на полпути.

Мама с папой по-прежнему сидят на кухне. На столе остывает выключенный хот-пот. Мама держится руками за голову. Она говорит по-китайски, и мелодичные тоны будто обнажают ее уязвимое нутро.