Молчащие псы

ГЛАВА 7

В ТЕАТРЕ

"В огромном мировом театре персонала мало.

В исторических костюмах, с языками различных эпох на устах,

в нем выступают одни и те же персонажи,

разыгрывая парочку извечных конфликтов".

(Эрнст Юнгер)

"Карнавал был просто превосходен. Могло показаться, что приезжие со всех концов Европы сошлись здесь лишь затем, чтобы увидеть счастливого человека, который, ну совершенно вопреки ожиданиям, только лишь благодаря капризу судьбы, является королем", - вспоминал Джакомо Казанова в своих мемуарах последние дни февраля Anno Domini 1766, не зная, что последней февральской ночью счастье покинуло Понятовского по причине Амура.

Станислав Август нравился женщинам вдвойне, потому что, помимо того, что он бы королем, он еще был и красивым мужчиной. Но, поскольку ни одна из них не оставила нам письменного описания Его Королевского Величества, положимся исключительно на сообщения мужчин.

Бнрнарден де Сен-Пьер: "Король Станислав Понятовский обладает благородной фигурой, лицо у него бледное, орлиный нос, выразительные черты, глаза темные, замечательно вырезанные, хотя и несколько косящие (...) Он ловок, восхитительно танцует (...) В разговорах, жестах и походке он переполнен живости".

Казанова: "Польский король был среднего роста, но очень красивого сложения. Лицо его было наполнено изяществом, веселым и выразительным. Он был несколько близорук".

Станислав Василевский на основании описания хроникера Магера: "Король был малого веса, но плечистый, широкогрудый, когда он сидел, то казался более высоким, чем был на самом деле. Черты лица правильные, с римским носом, губы живописно вырезаны (...). "Желание овладеть всеми красивыми женщинами, которых встречал, - так говорит один из дипломатов, - и ветреность, с которой потом их бросал, доставили королю множество неприятелей" (...) Постоянные и временные метрессы, королевы мгновения и владычицы долгих месяцев, принцессы крови, варшавские мещанки и заграничные авантюристки... Излишне обильная всякое время любовная компания вредила как здоровью, так и сохранности величия".

Той ночью страсть к чужой жене повредила только лишь здоровью помазанника, которого Василевский назвал так, как звали Ришелье: "мужем всех жен".

Когда после захода солнца король инкогнито выскользнул из Замка, Туркулл, у которого как раз было дежурство, воспользовался случаем и поспешил на встречу с Рыбаком. Возвращался он уставший, пьяный от водки, через пустой и молчащий, залитый мраком город. Темнота ночи уже готовилась уступить место утру. Неожиданная оттепель растопила снег, заставляя перескакивать на ощупь через крупные лужи. Шаги пажа будили сонные эхо улиц, выманивали замершие по переулкам голоса, будили спящих бродяг и подозрительных типов, укрывавшихся от городской стражи. Неожиданно, когда Туркулл сворачивал с Иезуитской улицы в Канонию, в угломом доме загорелась свеча, и два окна озарились бледным отсветом, словно бы поднялись тяжелые, сонные веки темноты и открыли прямоугольные, направленные на чужака зрачки.

В неясном отсвете паж заметил силуэт человека, стоящего на коленях под стенкой и держащегося за голову. Туркулл склонился к нему, заинтригованный блеском золотой пряжки на башмаке, которая свидетельствовала, что стоящий на коленях овсе не нищий или бездомный бродяга. Он же заметил горячечно глядящие в полумраке глаза. То были глаза короля.

- Сир! – потряс паж плечом монарха. – Что с вами?

Понятовский не отвечал, только зарыл глаза и сполз на землю. В тот же самый миг Туркулл услышал шорох за спиной. Он инстинктивно опустил голову и подскочил к стене. В нескольких шагах от него неподвижно застыл какой-то человек. Из его та вылетали облачка пара. Левую ладонь он держал прижатой ко лбу, во второй руке была обнаженная сабля. Прошло с полминуты, прежде чем до Туркулла дошло, что незнакомец находится в состоянии странной летаргии. Он подошел к нему, сохраняя бдительность, готовый сразу же отскочить в случае неожиданной атаки. Тот отвел ладонь ото лба и, поглядев на пажа уже сознательней, шепнул:

- Игнаций... я... я не хотел его убивать... сабля провернулась в руке... Игнаций... я правда...

Туркулл узнал королевского гайдука, Генриха Бутцау.

- Успокойся! – произнес паж, прежде всего желая успокоить самого себя.

- Игнаций, Матерью Божьей клянусь, я не хотел, желал его только напугать, чтобы он перетал ходить к моей жене... Я... Я люблю ее, Игнаций... Я... не хотел... Томатиса хотел, потому что это он приготовил их первое свидание...

- Кого хотел?

- Ну, я же говорю, ты что, Томатиса не знаешь?

- Мы знакомы.

Что-то такое, что заставляло стынуть кровь, прошипело в его отвте, что гайдук поглядел на пажа с надеждой.

- Игнаций, смилуйся надо мной, не выдай...

Туркулл склонился над телом короля и приложил ухо тому к груди. Затем поднялся.

- Что-то паршиво она у тебя повернулась, а может, плохо наточена. Он жив.