Молчащие псы

- Herr Jezu, благодарю тебя! – воскликнул гайдук.

- Заткнись, а не то стражу на нас навлечешь! Тебе есть чему радоваться, глупец! Я же с радостью бы плюнул на его могилу!... И не выпяливай гляделки, потом поговорим. Ну а его высочество великий коронный сводник, signore Томатис от нас не уйдет, это я тебе обещаю... Скажи-ка лучше, король тебя не узнал?

- Не знаю... Наверное, нет... только я не знаю.

- Поглядим. С его зрением, да при таком освещении это было бы настоящим чудом. Нужно перенести его в Замок, пока не видно "воронов". Потом спрячешься в конюшне, ну а если бы оказалось, что он тебя все же узнал, я спрячу тебя у одного человека, у которого ты будешь безопасен перед всеми на свете "воронами".

В Замке маршалок двора, Караш, сразу же подавил панику, приказав привратнику, а еще камер-лакею Гофтнану и камердинеру Хенниху, которые перенесли находящегося без сознания короля в спальню, чтобы те не проболтались ни единым словом. Днем должны были бы объявить что монарх приступ конвульсий, что не было чем-то необычным, поскольку Станислав Август страдал эпилепсией. Разбудили только ксендза Ляховского и придворного аптекаря, Кристофа Роде, поскольку королевский медик как раз страдал простудой. Послали и за Браницким.

Роде начал с того, что промыл рану на голове и наложил временную повязку, которая перекрыла кровотечение. Поднесенные к носу соли привели короля в себя. Он поглядел на склонившиеся над ним лица и слабым голосом спросил:

- Что произошло?

- На Ваше величество напали, - ответил Роде. – Туркулл случаем их спугнул, видел четырех убегавших... Он же и перенес Ваше королевское величество в Замок.

- Милый мой Игнась... Боже, как же больно! C'est jouer de malheur[50]!

Аптекарь подал ему отрезвляющие соли, а для оживления – рюмку Goldwasser, гданьской водки с плавающими в ней лепестками золота. Понятовский потребовал принести зеркало, а увидав свою голову, искривил губы, будто готовясь расплакаться:

- Pardieu! Je suis un homme fini![51]

- Это все ничего, - успокоил его Роде. – Все быстро заживет. Под париком вообще ничего не будет видно. Сейчас же, ваше кролевское величество, нам нужно сбрить волосы и получше перевязать порез, ну а потом, пока не рана не закроется, нужно будет проследить, чтобы пудра с парика не попадала в нее.

В дверях замаячила огромная фигура Браницкого в запутавшейся рубахе, не до конца застегнутых штанх и подбитом мехом плаще.

- Кто это тебя так, сир?

- Oh, Xavier! – обрадовался Понятовский. – Хорошо, что ты пришел... Садись...

- Только скажите: кто, и я его!...

- Ну откуда мне знать – кто? Force majeur[52]. Какие-то бандиты... Туркулл их спугнул, возвращаясь от девицы через Канонию...

Он с трудом принял романтическую позу и развел уками.

- L'hommage a la belle inconnue![53] Ах, этот Туркулл! Tandem! Если бы не то, что паршивец пропустил ночное дежурство и отправился испивать наслаждения, я, быть может, уже ьы и не жил. Подумай только, Xavier, я бы уже был мертв! Это ужасно!

Очередная неприятность встретила его часом позднее, когда в Замок прибыл Репнин.

- Какой приятный визит! – приветствовал посла король. Русский же даже не соизволил ответить на приветствие.

- Хочу, чтобы мы остались с вами одни!

- Выйдите! – приказал Понятовский присутствовавшим.

Все вышли, но даже через закрытую дверь вопль посла был слышен прекрасно:- ...И чего шатаешься ночью по городу, словно пьяный хлыщ?! Мало тебе задниц во дворце? Да царица мне бы голову сняла с плеч, если бы с тобой что-нибудь случилось! Сдыхай себе как хочешь и где хочешь, но не когда тебе захочется! Не тогда, когда здесь есть я! Когда я вернусь в Петербург, можешь даже повеситься, но не раньше! Я тебе запрещаю, понял? Запрещаю!

Звучит это невероятно, но находит полнейшее подтверждение в документах и работах историков. О Репнине, в котором вежливый придворный сражался с диким боярином (с различным результатом, в зависимости от потребностей), писал Василевский: "Сразу же после своего прибытия в Варшаву Репнин пытается применять резкий и не терпящий возражений тон (...) Король станет жаловаться другим послам на суровость Репнина ("он относится ко мне таким образом, который я стыдился бы применять к самому малому из моих служащих"), но несчастный дефект гражданской отваги е позволил ему возразить хотя бы словом".

Браницкий, который в этот момент допрашивал Туркулла, узнав, что Репнин находится во дворце, прибежал наверх, где и столкнулся с послом. Они провели очередную беседу, в которой русский мастерски использовал разбитую голову Станислава Августа; неприятный для его величества случай для князя Репнина был перстом судьбы.

Через много лет варшавский хроникер, Казимеж Владислав Вуйчицкий, рассказал в мемуарах о том, что в детстве услышал от своего отца, одного из врачей Понятовского. Отец рассказал: