Молчащие псы

Хотя отзывался он редко, зато умел слушать, что является трудным умением, благодаря которому, людей завоевать легче, чем с помощью слов. Ибо они, немые во время работы, развязывали свои языки только лишь тогда, когда сдавали ему рапорты, а тогда только лишь на это не заканчивалось. Подталкиваемые неумолимым импульсом, атавистическим голодом исповеди, поначалу медленно и робко, а потом все откровенней и с облегчением, сбрасывали они с собственных сердец бремя одиночества (в отряд могли входить исключительно холостяки, не отягощенные даже старыми родителями; в соответствии с приказом Белиньского, такие, "по которым никто не мог бы заплакать"), находя в своем командире доверенное лицо, необходимое им словно хлеб. Он же разрешал своим людям болтать, всплывать на поверхность, раскрываться и бичевать себя, а потоки этих признаний стекали по нему и умирали у его ног, будто измученные волны. Но из излияний такой откровенности, что вырывалась из таких людей, не имеющих адреса, где ее можно было бы излить, из всего этого грязного водопада откровений, всегда поверяемых таким, как он, людям, инстинктивно пробуждающим доверие и притягивающим исповеди, Имре вылавливал мелкие фактики, которые могли иметь какое-то значение, и кодировал их в собственной памяти с молчаливой солидностью хорошей цифровой машины. Говори, сколько влезет – говорили его глаза – я твоя мать, я все разрешаю тебе и понимаю тебя.

Оценивал он их исключительно через призму пригодности для группы, которую хотел забрать с собой на Жмудь, потому ему необходимо было узнать о них все, и потому их откровенность была для него подарком судьбы. Ему не мешало, что в большинстве своем то были люди с душами, продырявленными грехом, будто сыр из Гельвеции (Швейцарии), имеющие за собой убийства и разбой, поджоги, кровавые поединки и постоялые дворы, вытащенные Белиньским из тюрем, и настолько измученные или усталые преступлениями, что полицейская служба представляла для них единственное приключение, еще стоящее дальнейшей жизни. Не мешало ему и то, что свой заработок они топили в безднах борделей, теряя каждый грош с продажными женщинами. Это пробуждало гнев лишь ксёндза Париса, болезненно переживающего тот факт, что исповедаться те приходили не в храм.

Этот же ксёндз, в котором иезуитский фанатизм растворился, зато осталось призвание, подкрепленное любовью к Богу и вере в Его милосердие, во время каждой из воскресных месс для венгерской хоругви громил с амвона всяческую подлость, и делал он это столь рьяно, что могло показаться, будто бы в него вступил дух какого-то из библейских пророков. В одно из воскресений группе Кишша досталось от него за безбожие и за разврат. После мессы разозленные "вороны" наскочили на священника в тюремной канцелярии с воплями:

- Послушай-ка! Мы не желаем ни скандалов, ни неприятностей! Нам не нужно твое бичевание! Мы не желаем крови, нажрались ее уже предостаточно! Нам известно, что нам придется расплатиться по счетам на том свете. Только они ведь уже не растут, мы их выплачиваем. Не молитвой и покаянием, а службой. Возможно, она и не занесет нас в рай, но мы стараемся, так что нечего подзуживать нас! Мы уважаем твою любовь к Господу. А еще ты умеешь читать. Но обязан ли ты при этом нас мучить? Желаешь навлечь на нас кары? Это наше дело, что мы делаем после службы, никому не творя никакого вреда!

- Себе вы творите вред, погружаясь в распутстве! – выкрикнул в ответ Парис. – Это сатана вас опутал! Давно уже он спокойнехонько жил среди вас, когда сидели вы в кандалах, а теперь, когда вас расковали, приступил он к делу, и уже не знаете вы иного пути, как греховный!... Отвратилось слабое сердце людское от Бога, искушаемое обещаниями князя преисподней! Тело людское в разврате валяется, словно хряк в грязи, подлость насмехается над добродетелями, возвышается она над сердцем и презирает корону небесную! Сатана в вас и вокруг вас! Он таится повсюду! Во взгляде продажной женщины, в ее шепотке, в ее походке, в ваших мыслях и поступках, в том, что забыли вы Бога и гоняетесь за тленными наслаждениями! Говорится в Писании: "Видел я все, что творится под солнцем, и все то суета и погоня за ветром. Говорил я в сердце своем: пойду и растворю в наслаждениях все, чего жаждали глаза мои, не запрещал я им. И увидел я во всем тлен!...". Помните об этом, когда, отвращенные спинами от Бога, забываете вы о мудрости.