Молчащие псы

- Ладно, - буркнул Кишш, - значит, я ошибся. О нашем разговоре забудьте. Если случится необходимость…

Тут в коридоре послышался стук тяжелых сапог. В комнату вскочил запыхавшийся "ворон", подбежал к Кишшу и что-то шепнул ему. Имре ответил криком:

- Тревога! Двойка! Десять минут!... И давайте сюда отца Париса!

Двойка была вариантом плана, приготовленного для дома на Старом Рынке, в котором бывал Туркулл. В лавку с литургическими товарами на первом этаже как раз вошел лорд Стоун и пропал!

Десять минут люди из отряда Кишша имели на то, чтобы переодеться в купцов и монахов. Сам Имре с помощью Грабковского надел рясу священника, насмехаясь:

- Что, теперь и меня перестанешь любить, правда?

Минуло добрые четверть часа, прежде чем звонок над дверью лавки объявил о появлении гостя, который от самого порога произнес:

- Laudetur Jesus Christus.

- In saecula humillimus serwus[82], - ответил купец, пожилой мужчина в немодной одежде, поднимая очки над расчетной книгой. – А, отец Парис! Да восславится... Я уж подумал, что отец болеет или что, это же столько времени... Как там божьи овечки, забредшие под руку палача?

- К радости небесной и всех милосердных, и к печали сатаны и слуг его, в последнее время, пан Брацкий, смертных приговоров нет.

- Так и работы, выходит что меньше.

- Deo gratias[83]! Лично я предпочел бы, чтобы ее вообще не было. Но, что поделать, блуждают несчастные, так что у палаческого меча отдых короток.

- А вот скажите-ка, добродетель вы наш, чему мне благодарить визит ваш? Может и дельце какое провернем?

- Может и провернем. Маршалок желает новую часовню открыть и принять на работу двух новых священников. Он же приказал прикупить все необходимое и снабдить, - ответил отец Парис, разглядываясь по полкам.

На ближайших ко входу блестели коричневые банки с причастием и позолоченные хранилища для законсервированных облаток. Дальше шли серебряные дароносицы, потиры и реликварии. В глубине, на фоне синего плюша, вырастал лес распятий, лучистых скипетров, канделябров и масляных ламп, обычных подсвечников и светильников. За переборки прицепились латунными губами кропильницы, котелки и чаши для омовения рук; выше же на подставках красовались никелированные[84] кадильницы и серебряные бра. По левой стороне, напротив входа, на обшивке из алого шелка стояли сосуды с ладаном для кадил, коробочки для освященных масел, оксидированные кропильницы, подносики из китайского лака и всяческая мелочевка: медальоны, миссионерские крестики, четки из кости и дерева, кровоточащие сердечки и ладанки.

- И брать и выбирать у Брацкого лучше всего и дешевле! – произнес купец, потирая ладони в поощряющем жесте.

- Всякий кулик свое болото хвалит, - буркнул отец Парис. – А хвалитесь, пан Брацкий, что твой еврей.

- Все мы евреи. Они рассеял свою кровь! – рассмеялся купец. – Так чего ищете, преподобный?

- В первую очередь, одеяний для проведения мессы.

- Так сразу и нужно было говорить! Пойдемте на склад.

Они прошли в заднее помещение, оставив двери открытыми, чтобы, в случае чего, услышать звонок на входе. Это была обширное, сводчатое помещение с окном во двор. Со стоек свисали ряды шелковых риз, стихарей, золотистых далматик из настоящей парчи, камковых епитрахилей, тюлевых гумералов, трехчастных облачений для выноса дароносиц и сумки для причастия. На лавках кучами высились покрытые орнаментом мантии и богато расшитые золотом и вышивкой муары; алтарные подвесы, богато расшитые цветами или виноградными листьями; балдахины из шелковой парчи с кистями, а так же стопки облачений, пахнущих свежим полотном скатертей, ширм, называемых "umbracula", рельефных тканей "бордо" и зеленого плюша. По углам стояли гордые кресты для процессий, тяжелые рукомойники и паникадила, а с потолочной балки металлическими гроздьями свисали позолоченные и резные люстры.

Внезапно звякнул колокольчик. Купец вышел и увидел еще одного ксёндза. Не успел он произнести "in saecula saeculorum", как Парис представил прибывшего:

- Это мой помощник, ксёндз Кошера… Хорошо, что ты пришел, мне нужен твой совет, у пана Брацкого воистину богатый выбор.

Они начали пересматривать товар. Осторожные руки Париса с любовью касались обшитых кружевом посохов, вышитых платов под дароносицу, гумералов, салфеток для обтирания, полотенец и священнических воротничков. Осмотренное он подавал второму священнику, в огромных черных перчатках которого режущие глаза своей белизной стихари, батистовые комжи, шитые золотом широкие пояса, манжеты, воротнички, шарфы и кашемировые четырехугольные береты, казались подверженными профанации, загрязнению и смятию.

Вновь отозвался колокольчик, объявив о приходе двух печальных монахов, и снова ксёндз Парис пояснил:

- Это тоже мои, проходите, братья.