Молчащие псы

Дверь за монахами не успела толком закрыться, как объявился коробейник в компании нескольких францисканцев. Владелец лавки сделал было шаг к гданьскому шкафу, сверху которого свисал короткий шнурок, завершенный бронзовой ручкой, но его остановил резкий голос Кишша:

- Не прикасайся к звонку, дядя, не бей сапогами по полу или в шкаф, а не то жизнь твоя резко сделается короче!

Два монаха молниеносно выкрутили лавочнику руки и заткнули рот кляпом. Трое других закрыли двери на ключ и затянули витрину черной тканью. Ксёндз Парис сделал то же самое с окном, ведущим во двор. Имре подошел к купцу и сказал:

- У меня мало времени, не обманывай меня, твоя игра закончилась. Забудь про данные тобой присяги, вспомни о том, что живешь ты всего лишь раз. Из могилы тебя никто не вытащит. Если соврешь, умрешь в муках, а твои дети отправятся нищенствовать. Выбирай!

Купец опустил веки в знак согласия, а когда у него изо рта вытащили кляп, сказал правду. Затем открыл шкаф и постучал по дверце в задней стенке, когда в ней показалось лицо охранника, сообщил:

- Зайди-ка сюда, имеется посылка.

Кишш повторил охраннику то же, что перед тем услышал лавочник, только синий от усилий здоровяк лишь выругался и попытался вырваться из рук монахов. Сдался он после нескольких ударов в живот, а плечо ему выкрутили так, что оно чуть не выпало из сустава. С петлей на шее он повел всех по ступеням вниз, в подвал, в котором начиналось подземелье. Ксёндз Парис остался в лавке, а несколько "воронов" стали снаружи с приказом задерживать каждого, кто только коснется ручки.

Охраннику Кишш приказал снять сапоги. Сам он и его люди шли в специальных лаптях, глушащих шаги. Через несколько минут лапти пропитались стоячей водой, покрывающей дно подвала. Продвигались они в полнейшем молчании, держась за руки. Спереди шел "ворон" с фонарем, ставя ноги осторожно, словно аист, и щупая дорогу перед собой палкой, хотя стражник клялся всем святым, что ловушек на пути нет. В какой-то момент они очутились в подвале, освещенном небольшим зарешеченным окошком, находящимся в стене под самым сводчатым потолком. На стенах, один Бог знает почему, было полно надписей: имен, проклятий, ругательств. Вновь они вступили в ведущий вниз темный коридор. По нему они добрались до широких деревянных ступеней. Имре поднес часы к фонарю: прошло полчаса. Лестница заканчивалась площадкой и дверью из тяжелых бревен, скрепленных металлическими полосами.

- Это здесь, - шепнул охранник.

- Приятель, - шепнул ему в ответ Кишш, - если ты соврал, и если там, в кухне, будет больше одного человека, тогда эта минута станет последней в твоей жизни.

- Господин, но ведь кто-то мог войти!... Откуда мне было знать?!

- Молись!

Охранник постучал условным способом. Все услышали близящиеся шаги. И вопрос, заданный хриплым басом:

- Кто?!

- Это я, Зубр, открывай!

Заскрежетал засов, дверь приоткрылась без шума.

- Ну, чего?

- Сундучок.

Дверь открылась шире, в ней стоял человек настолько толстый, что могло показаться, что сквозь нее он никак не пройдет.

- Давай!

- Поцелуй меня в зад! Оставил под лестницей, позови кого-нибудь, пускай возьмет.

- Я один!

- Твои проблемы, Барыла. Я тащил от лавки, ни рук, ни спины не чувствую. Иду назад, а ты потащишь от лестницы.

- Погоди, сукин сын! – буркнул толстяк. – Присветишь!

Он боком протиснулся в дверь, и тут же ему в висок прилетел удар дубинкой.

Имре пробежал через кухню и выглянул в щель в занавеси, отделяющей соседнее помещение. Там было пусто. Из-за закрытой двери в противоположной стороне доносились вопли, кто-то на кого-то кричал, заглушая все остальные звуки. "Везет, - подумал Кишш, - только уж сильно. Слишком гладко все идет". Он отдал своим людям приказы; двум сказал идти за собой. Втроем они вошли в соседнюю комнату. Венгр дал знак своим людям, чтобы те ожидали возле занавески, а сам на цыпочках подошел к двери и прижал к ней ухо. Первые же слова, которые он уловил, привели его в изумление – то были теже слова, которые он почти только что услышал в кабинете Белиньского. Какой-то мужчина чуть ли не кричал:

- …и поэтому перестань играться в рыцаря без страха и упрека, черт подери!

Кто-то, к кому эти слова были направлены, не отвечал. Это не мог быть лорд Стоун, не знающий ни слова по-польски; тогда куда же подевался этот чертов англичанин? Или он сидит там и прислушивается? А кричащий возобновил свой нагоняй:

- "Волк", неужто ты и вправду не понимаешь, что никакая удача вечной не бывает? Когда-нибудь попадешься, а тогда попадемся и мы, и пытками из тебя выдавят все! Так какого черта ты искушаешь судьбу подобными дуростями? Зачем была та кровавая расправа?! Делать нечего?! Вскоре работы будет даже слишком много, только она не будет такой бессмысленной, обещаю тебе!

Вновь мужчине ответила тишина, что только усилило его гнев, так как он вновь рявкнул:

- Слушай, иногда мне кажется, будто ты больной, честное слово! Среди белого дня лезешь в корчму и валишь каких-то говнюков, зачем?! Ну, скажи, зачем?!