Молчащие псы

Имре начал горячечно обдумывать ситуацию: его "вороны" не видели здесь лорда Стоуна, им не известно, что тот и "Басёр" – один и тот же человек. Были еще двое охранников... и лавочник! К счастью, он не рассказал маршалку про этот дом, но риск был ужасный, все могло завалиться! Но если он их арестует?... Слишком много они о нем знают... А еще, знают о пурпурном серебре! Нет, он не может их арестовать. Кишш открыл дверь и крикнул:

- Давай-ка сюда этого... Барылу... и того второго! Быстро! И приведите купца, хочу устроить им очную ставку!

Он запустил толстяка и первого стражника через порог, следя за тем, чтобы его люди не заглянули вглубь комнаты. Потом началось ожидание. Время тянулось, словно капля смолы, стекающая по древесной коре, и каждый из них, погруженный в собственные размышления, испытывал ту же неуверенность. Имре понял, что произошедшее должно было случиться, ибо все пророчество ротмистра Шандора Кишша, вплоть до мельчайшей подробности, было записано в предназначении, в холодном сиянии топаза, и потому нельзя было быть непослушным по отношению к камню, даже когда приходится рисковать своей головой. "Это пророчество таилось в нем как стальная пружина, медленно разворачивающая жизненно важные витки...".

Привели купца, и Имре закрыл дверь.

- Другой выход тут имеется? – спросил он.

Рыбак в ответ указал ему лестницу, ведущую на чердак.

- Бегите, только быстро, потому что мои люди умеют хорошо догонять! И тихоооо... Я сам наделаю шума.

- Где тебя искать? – спросил Рыбак.

- Я капитан "воронов" Белиньского, зовут меня Имре Воэреш. Воэреш!

Когда последний из бандитов исчез в провале чердака, Кишш переждал минуты три, громко задавая какие-то вопросы, потом вдруг выстрелил, снес лестницу на дверь, словно бы ее сбросили убегавшие, затем подошел к стене и ударился лбом о край балки, теряя при этом сознание.

После полудня, лежа с забинтованной головой в комнате ксёндза Париса, он обратился к своим людям:

- Если кто-то из вас ненавидит меня и желает от меня избавиться, то сейчас самый подходящий случай, который уже никогда не повторится. Пускай идет к маршалку, или только лишь к Краммеру, и расскажет, как глупо я дал себя обмануть, как по причине моего неумения птички улетели. Тогда вы наверняка получите нового командира. А теперь оставьте меня самого.

Все вышли в мрачном молчании, многие чувствовали себя так, словно прямо сейчас разрыдаются, словно бабы. В оружейной комнате, самый старший из них, Палубец-Гонсеница, одноглазый великан, когда-то разбойничавший в Татрах, трижды в своей жизни осужденный на смерть, причем, помиловали его только раз, а дважды обрывалась веревка, сказал:

- Так я вам токи так проскажу, шо ежели кто со своим интересиком побежит, так я такому сам так поблагодарствую, что усе косточки топориком пбью! Даже ежели бы тот гаденыш в монастыре закрылся, что тот итальяшка, который Браницкого бахнул, я все равно найду. Угу!

"Итальяшка, что Браницкого бахнул", в конце концов, вышел из монастыря, чтобы узнать: по королевскому приказу он должен покинуть Польшу. В мемуарах Казановы читаем:

"Монарх, которого бы я желал показать со всей справедливостью, к сожалению, иногда слушал клеветников (...). Едва сдерживая гнев и не думая о последствиях, я написал королю, что честь моя требует не слушаться его приказаний. (Мои кредиторы, Ваше Величество, - писал я, - не простят мне, когда я покину Польшу, не заплатив, что должен, только из-за того, что Ваше Королевское Величество меня изгнало" (...). На следующее утро граф Мошиньский принес мне тысячу дукатов. Он сообщил мне, будто бы король не знал, в каких я нахожусь обстоятельствах, и что спасение жизни имеет больший вес, в связи с чем Его Королевское Величество приказывает мне покинуть Варшаву, ибо, если бы остался, то, едучи ночью или идя днем пешком, я подверг бы себя опасности, которой в долгосрочном плане нельзя было бы избежать (...). Наутро я оплатил долги в сумме около двухсот дукатов и приготовил все на следующий день, чтобы в компании графа Клари выехать во Вроцлав".

Никогда уже он не вернулся в Польшу, зная, что возвращение стоило бы ему жизни. Закончил же он ее в северной Чехии, в замке Дукс нахлебником и под защитой графа Вальдштейна. Там он занимался, в основном, писательством, и многе из того, что написал, касалось Польши, в том числе и "История смут в Польше...", титульный лист которой украшала аллегорическая гравюра с белым конем (Польшей), которого удерживали за узду три черных орла (захватчики).

Об этой таинственной книге писал наш историк, Казимеж Хлендовский:

"Книги этой, написанной в семи частях, из печати вышло только три тома, которые сделались такой библиографической редкостью, что, насколько нам известно, существуют всего лишь четыре ее экземпляра (...). Продолжение труда осталось в рукописи. Вот только, существует ли эта рукопись до сих пор, неизвестно".