Молчащие псы

Доктрина Екатерины исключала преобразование Польши в российскую губернию, в том числе, и ротому, что расклад политических сил в Европе не давал возможности захвата всех польских земель – нужно было делиться с Пруссией и Австрией, то есть, взять всего лишь треть добычи. Одна треть – как вычислили на берегах Невы – это меньше, чем целое, которое Россия может иметь, правда, не в формальном (граничном) смысле, но фактически, благодаря доминирующему влиянию во внешней и внутренней политике страны, которой станут управлять "молчащие псы". Такой расклад, который прекрасно понимался, не был бы никоим образом менее выгодным, он даже обладал бы определенными плюсами с точки зрения государственных интересов России на международной арене.

В свою очередь, Пруссия, располагающая золотом, зато практически лишенная пурпурного серебра, в этой игре обладала двумя возможностями: либо своровать у России серебряное сокровище и пытаться самостоятельно овладеть Польшей в соответствии с аналогичной доктриной (что находилось, скорее, в сфере мечтаний), либо же вынудить Россию к разделу Польши на части и захватить одну из них. Конфликт двух держав, инициированный в конце седьмой декады XVIII века, станет, поэтому, историей усилий России удержать все порабощенное польско-литовское государство в своих руках, и состоящих из очередных провокаций контр-усилий Пруссии, чтобы разбить доктрину российской царицы.

Судьба насмеялась над пруссаками. Мечтая о том, чтобы отобрать у России пурпурное сокровище, они не знали, что сами могут произвести идентичное сказочное богатство. Как мы помним из вступления к Первому тому "Молчащих псов" – польские короли владели, в наследстве от крестоносцев, два сребреника из первых тридцати, которыми иудейские жрецы заплатили Иуде (а точнее, из двадцати семи, которыми было оплачено Поле Крови, Халцедама). Каждый из этих "оригинальных" сребреников был сильнее российских, поскольку обладал не только большей силой подкупа, но и свойство передавать свою силу обычным серебряным монетам, как это произошло в казне фарисеев. Но пруссаки этого секрета не знали – их преследовало касающееся этой тайны проклятие Горного Старца. То есть, считая, будто бы могут подкупить серебром всего двоих человек, они хранили обе халцедамские монеты, ожидая таких двух русских, с помощью которых, сделав их предварительно предателями, могли бы выкрасть у России чудесное оружие или, по крайней мере, принципиально изменить в свою пользу политический расклад.

В шестидесятых годах XVIII столетия, когда игра за Лехистан вступила в решающую стадию, Фридрих Великий (лично, не информируя об этом министров) рискнул – он вскрыл самый секретный из всех своих кошелей, и один из двух халцедамских сребреников сменил хозяина. В кошельке Пруссии осталась последняя монета, вырученная от продажи Поля Крови, но, благодаря ходу "великого Фрица", ситуация на шахматной доске перестала быть для него безнадежной. Теперь при дворе Екатерины он имел влиятельного агента, который информировал его о каждом продвижении русских. Этот человек контактировал с прусским двором с помощью зашифрованных писем (по-французски), направляемых личному секретарю Фридриха, Августу Эйхелю, но даже Эйхель не знал имени отправителя – тайна данного агента хранилась исключительно в мозгу короля (цитата из "Политического завещания" Фридриха: "У меня всего лишь один секретарь, и я уверен в его лояльности, только величайшие из собственных тайн я закрываю в себе самом").

Уже в средине 1766 года правая рука Екатерины по иностранным делам, барон Каспар Оттон фон Сальдерн, сообщил императрице, что, в соответствии с его предположениями один из российских министров является прусским шпионом. Такую уверенность он вынес после официального визита в Пруссию и после нескольких аудиенций при берлинском дворе, когда брат и дипломатический помощник Фридриха, герцог Генрих, в ходе горячего обмена мнений мимоходом упомянул о деле, которое было тщательным секретом элиты русского правительства. В заключении Сальдерн предлагал отправить в отставку нескольких членов кабинета, проявлявших пропрусские политические тенденции, обвиняя их в пруссофильстве, которое привил им покойный супруг Екатерины, Петр III, влюбленный во Фридриха Великого до потери пульса. Царица отбросила предложение, уверенная, будто бы это очередной шаг Сальдерна в борьбе с его официальным начальником, президентом Коллегии по Иностранным Делам, графом Паниным, стремящимся к сотрудничеству с Пруссией, чему Сальдерн и Бестужев категорически противились.