Молчащие псы

Во главе этих классов находятся магнаты, великие олигархи Польши. За магнатами идет связанная с ними шляхта – в ней денежной измены в пользу России относительно мало, зато глупости и анархии столько, что для полнейшего взрыва одного государства хватило бы и десятой части этой взрывчатки. Оба этих общественных слоя уже издавна, в течение поколений, многими способами снижают уважение и возможности деятельности трона, делая из королевской власти в Польше власть, скорее, номинальную, чем фактическую, а это и есть вода на мельницу соседей (правда, как раз из этих двух слоев берется группа патриотов, можно сказать, отдельный сарматский "класс" или секта, люди, не чувствительные к прелестям коррупции, глупости и бесправия – Замойский, Белиньский, Выбицкий, Рейтан, Корсак и другие, сражающиеся за спасение больной отчизны). Еще имеются "городские мещане"(буржуазия в состоянии зарождения) – среди таких Репнин набирает обычных доносчиков. И в самом конце идет класс, который отрицает утверждения Кокса, класс неподкупный, поскольку никто не сует ему ни золота, ни серебра – это крестьянство. Судьба этого класса в Речи Посполитой Обоих Народов, класса, освобождением которого Россия шантажирует сарматов, хотя сама относится к собственным крестьянам с равной жестокостью, походит на классическое рабство. Нет принципиальной разницы между обитателем польского села и американским негром, наилучшее доказательство мы видим в поступке подольского стольника, Лянцкоронского: узнав о том, что сын его крестьянина был помазан в священники, Лянцкоронский приказал схватить новоиспеченного ксендза, сорвать с него рясу, публично избить батогами, после чего назначил его форейтором, чтобы хам знал свое место.

Если же мы говорим про убийственную продажность в XVIII веке, то нас должны интересовать только лишь два класса: магнаты и шляхта. Давайте присмотримся к этим классам, начав сверху.

Первыми тут идут "парфиловцы" (чуть позже я поясню этот термин) или же аристократы. Идут, "источая пахучие спирты", князья, графы, бароны с рожами бродяг и марких, снятый с картины Фрагонара, на которой тот подглядывает за прелестями раскачивающейся на качелях блядушки-щебетушки; люди, носящие одежды, цены которых превышают их стоимость; люди с потребностями, не известными большей части народа, состоящего не из свободных граждан, но подданных. Идут, украшенные будто сафьяновые корешки книг, мастерски вырезанные, будто табакерки, гладкие и сытые, словно супницы и соусницы. Маршалок Ржевуский гордится первым в Польше маникюром; камергер Ковнацкий владеет сотней пар панталон, благородный Пониньский, который пудрит поводки своих борзых перед выездом на охоту в лес; князь Чарторыйский, за месяц потребляющий пятьдесят волов, более сотни телят и несколько тысяч штук жареной птицы; князь Радзивилл, который только лишь на праздник Рождества привозит в Несвиж из Риги полторы тысячи бутылок шампанского, три сотни рейнского, две сотни бургундского и восемьсот фунтов кофе – их таких несколько дюжин, элита магнатов с голубой кровью. И идут они, слепые, не зная, что рядом миллионы человек страдают от чудовищной нужды (Кокс напишет после посещения такой Польши? "Никогда до того не видел я столь страшного контраста между величайшим богатством и самой крайней нуждой; куда не повернуть голову, повсюду и постоянно самое изысканное богатство соседствовала с ужаснейшей нуждой"). Пршу прощения – иногда богачи эту нищету замечают: через прицел. Миколай Потоцкий "приказывал бабам (крестьянкам – примечание ВЛ) влазить на яблони и кричать "ку-ку", после чего он стрелял им дробью в задницы, бабы падали с деревьев, а он хохотал до упаду...". (Й.У.Немцевич).

Врекселл так определяет их: "Магнатерия до глубины души развращена, коррумпирована и совершенно лишена патриотизма; ее воспитание и обычаи подавляют в ней всякую искру гражданских добродетелей. С детства воспитуемые слугами и воспитателями в чудовищных предрассудках и уверенности в собственном превосходстве, имеют они теперь бесчувственные и жесткие, будто сталь сердца (...). Неизбежным последствием у такого сословия становится разнузданность обычаев: даже чувство стыда и страха перед позором, более сильные и первоначальные, чем какие-либо законы, утратили, как кажется, свою силу и крайне редко действуют как тормоза". Кокс прибавит: "Многие из первейших магнатов даже не краснеют, получая средства, выплачиваемые им иностранным двором". Многие, не означает, что все, но даже менее половины уже достаточно, чтобы задрожать от ужаса над учебником истории.