Молчащие псы

Джеймс Харрис: "Ежедневно множатся примеры всемогущества российского посла (...). Князь Репнин играет в Варшаве намного большую роль, чем король. Поистине возмутительным является тон превосходства, который он применяет к самым выдающимся лицам, равно как и самоуверенность, которой отличается его галантность в отношении дам. Он деспотично правит в посольстве и сразу же вынуждает замолкать всякого, кто осмеливается противостоять его воле (...). Ко всем он относится в одинаковой степени надменно – даже к королю (...). Ничто лучше не отображает ситуацию, чем вид папского нунция, ожидающего полтора часа в прихожей российского посла, и только лишь с целью высказать ему приветственные пожелания...".

Уильям Кокс: "На самом деле король не является чем-то большим, чем, в самом лучшем случае, вице-королем, в то время как реальная власть находится в руках российского посла, и это он управляет всеми делами королевства".

Для Репнина, который с железной последовательностью исполнял директивы, поступающие из Петербурга, головной директивой был приказ о денежном подкупе. Пророссийскую псарню он начал организовывать в Польше еще в 1765 году и быстро достиг первых успехов, подкупив, между прочим, великого коронного кухмейстера, Адама Пониньского, и доверенного человека "вице-короля", генерала Браницкого.

"Короля Стася" (до сих пор столь любимого многими поляками, которым жульническая историография привила воспоминание о светлом меценате культуры) – не нужно было подкупать пурпурным серебром, достаточно было и одного золота, по самой своей натуре он был комнатной собачонкой царизма. Такой характер нуждается в ходулях, ему нужна поддержка толпы, шумное одобрение, и такую поддержку Понятовский имел постоянно – он ни на миг не остается один. Вокруг него огромный двор, пирамида чинов и влияний, сотни фаворитов и сановников – интендантов, камергеров, секретарей, чтецов, пажей, воевод, гетманов, художников, стольников, старост, камердинеров, приживалов, членов семьи, поварят, камер-лакееев, гайдуков, маршалков, генералов, полковников, всяческих дворцовых дворняг и гиен, и у каждого из них по два кармана: в одном такой держит мысли, а во второй лезет за словами. И все эти слова, это одно слово: да. За это единодушие притворства, за эту бедность словаря можно богатеть – для них это полные кошельки и привилегии. Извечное право элиты власти, шагающей по трупам морали, этики, добродетели и им подобных миазмов. Библиотекарь Понятовского, швейцарец Рейердил, раз за разом женится на случпйных любовницах короля, которые забеременели, и теперь им нужен законный отец для своих детей, а за это он собирает деньги и привилегии "по причине предоставлениячрезвычайных и тяжких услуг". Воистину, чудовищно тяжелая служба, другие имеют то же самое за поддержку трона притворством, поскольку притворство принимают за величие, комедию – за власть, а слабость – за силу.

Без него они были бы ничем, но и он сам без них утратил бы почву под ногами, поскольку истинная аристократия Речи Посполитой, элита магнатов, ему враждебна, она презирает "экономську дытыну", что получила от русских корону, хотя не может назвать собственного деда. Новая олигархия, люди двора, для них противовес. Пока те кричат: Vivat Stanislaus Augustus Rex!, до тех пор занавес будет идти вверх, и оркестр будет играть. "Окруженный практически всем двором, - пишет хроникер Магер, - каждому без исключения давал он целовать свои руки, повторяя такие слова: "Пока мне хорошо будет, хорошо будет и вам…".

Все верно – ведь он регулярно берет от русских зарплату в золоте, и они берут, и тогда всем им хорошо. Уильям Кокс в своем сообщении о пребывании в станиславовской Польше цитирует высказывание одного из туземцев: "И что же должно твориться в нашей стране, в которой правительство самое гнусное из всех? Название Польши все еще существует, только вот народа уже нет; всеобщая испорченность и продажность охватили все классы общества".

Неправда – не все.