Молчащие псы

В Петербурге о Сальдерне говорили (очень тихо), будто бы он почитатель сатаны, хотя на самом деле он был всего лишь почитателем власти, что, впрочем, могло быть и близким по значению, приняв во внимание извечную уверенность мистиков, будто бы сатана постоянно вмешивается в формирование истории. В истории России эта вера находила сотни подтверждений, начиная с массовых убийств по приказу Ивана Грозного и Петра Великого (каждого из них считали Антихристом), вплоть до массовых казней крестьян, противящихся колхозам, рабочих, офицеров и интеллигентов, коммунистов и антикоммунистов при Сталине, и ее можно было наблюдать на всех интеллектуальных уровнях, от безграмотных до философов, мыслителей и писателей (примером здесь Владимир Соловьев, Дмитрий Мережковский или Федор Достоевский со своими "Бесами").

В самых демонических слухах о Сальдерне все же имелась щепотка истины, даже если сами сплетни противоречили одна другой. Говорили, будто бы он скопил огромные богатства, запуская руку во владения собственных жертв. Нет, он никогда не делал этого. Зато так поступало его семейство, вывозя кучи золота в Германию, в чем он никак не мешал, а пользоваться богатствами начал гораздо позднее, на старость, когда после гигантской интриге против Панина утопил оберминистра в глазах царицы и убрал того от двора, и когда сразу же после того, обнаглевший, он совершил величайшую ошибку (начал излишне заботиться о политической самостоятельности наследника трона, великого князя Павла), после чего ему пришлось притаиться в изгнание в Гольштинии, где ему оставалось лишь изображать величие с помощью золота.

В то время, когда он обладал неподдельной властью, к неподдельной пышности он был безразличен. Это был тип фанатика, не похожий на кого-либо в тогдашней российской иерархии. Все они каждым своим движением, выражением глаз и даже внешностью выдавали жажду обогащения, но Сальдерн – в отличие от них – был аскетом. У него были холодные, безразличные глаза отшельника: некоторые говорили, что его голова походила на голову святого. В его таинственном характере граничили суровость, жестокость и некая разновидность сентиментализма, унаследованного от чтения французских книг. Единственной его слабостью был пудель по кличке Вольтер, что Екатерина (которую творцы французского Просвещения, с Вольтером во главе, обожали в качестве... опоры европейского либерализма, настолько та замутила им всем головы) считала превосходной шуткой.

Репнин не видел его очень долго, уже более двух лет, но лицо этого коротышки, худого словно борзая, никогда не устающая охотой, увиденная хотя бы раз, осталась бы в его памяти даже через тысячу лет. Деликатные, квазисемитские черты, птичья головка, синие, стеклянистые и пронзительные глаза; пугающие, словно клюв козодоя, губы. В ходе приветствия Сальдерн показал два зуба, что должно было означать, что он улыбается.

- Cher prince, как же я рад, видя вас...

- Мне весьма жаль, господин барон, что вам пришлось ожидать; если бы я только знал...

- Я не скучал, у вас так же весело, как в пивной, это постоянное пение...

Репнин стиснул губы – все посольство было наполнено пьяными воплями Игельстрёма.

- Это певцов со столь замечательным голосом, вы держите здесь, в Варшаве, для себя? Наверное, стоило бы представить их на петербургских сценах.

- Это такая шутка? – запротестовал Репнин.

- Если шутка, тогда почему же вы не смеетесь?

Нервы Репнина напряглись, словно постромки лошади, которой хозяин, резким рывком напоминает, кто сидит в седле. Он стоял, потея и борясь с собственной яростью, а его гость всматривался в него холодным взглядом. Посол понял, что сейчас он должен выступить.

- С ним вечно так, сплошные неприятности, - горьким тоном произнес Репнин.

- Вы недовольны полковником Игельстрёмом, князь?

- Ну, этого я не говорил...

- Почему же, говорили.

- Да... Полковник Игельстрём хороший солдат, но... в качестве дипломата он слишком многое желал бы устроить силой...

- А это вовсе даже не глупо. Меня учили, что если сила аргументов не действует, тогда следует применить аргумент силы.

- Я не это имел в виду, господин барон...

- Знаю я, что вы имели в виду, князь. Что Игельстрём – грубиян. И потому ли вы никак не можете справиться с его пьянством?! Если вы боитесь одного-единственного пьяницу, причем, из собственной конюшни, тогда как вы хотит справиться со всем пьяным народом?

- Его я не боюсь, но... я же не могу... Полковник Игельстрём, как офицер, подчиняется графу Орлову, его лишь командировали в посольство.

- Ага, выходит, что вы не желаете оскорбить графа Орлова, поскольку он спит в первой постели России? Но это не его постель, и это не он выслал вас сюда с полномочиями. Эти же полномочия включают и полную ответственность за персонал посольства. Следовало бы укротить выходки полковника, ибо человек, который слишком долго пьет, слишком много и болтает в несоответствующих местах! Есть такая русская поговорка... Вы не напомните мне, князь...