Читаем Молитвы у озера полностью

Пусть отступят цари земные, и мудрствующие городские спорщики пусть не приближаются. Скромные пастухи ягнят и телят будут стоять у пещеры моей, и глядеть, как отворяется Небо, и петь с ангелами небесными, когда душа моя родит спасителя моего. Пусть удалятся все остальные, живущие временными спасителями и опасениями.

Веди, Господи, светом Своим восточных мудрецов, пророков и святителей к пещере души моей. Пусть принесут они ей три драгоценнейших дара восточного человечества.

Первый дар — прозорливое знание о Тебе, превосходящее все остальные знания. Пусть носитель дара сего окаждает драгоценный груз свой молитвами всех пророков Востока и всех алтарей пророков восточных.

Второй дар — прозорливое ожидание рождества Твоего в чистоте девичьей: пусть носитель дара сего держит пост на протяжении всего пути своего, дабы глаза его не затуманились туком земным и не потеряли из вида звезду путеводную.

Третий дар — прозорливая любовь к Тебе. Пусть носитель сего дара бдит над даром своим в пути своём. Да не преткнётся сердце его ни о какой соблазн земной, и да не опоздает он прийти на поклонение Новорождённому.

Воистину, одного из них сопровождать будет все разумение моё и вся мысль ума моего. Другого сопровождать будет все сердце моё и все желания сердца моего. Третьего из них ожидать будет душа моя, исполненная любви и благодати.

Но священные путники будут путешествовать осторожно, будут останавливаться на пути своём и спрашивать дорогу, и ввергнут в опасность душу мою и первенца души моей. Наивные, как голуби, будут спрашивать они дорогу!

Но Ты безгранично милосерд и безгранично мудр. На протяжении пятидесяти столетий слагаешь Ты драгоценные дары на Востоке. И Ты не дашь носителям этих даров впасть в руки разбойников.

От предвечности готовишь Ты рождение Сына в душе девической. Ты не допустишь, чтобы его убил Ирод — некто, рождённый от земли и от земли коронованный в оегипченном граде Иерусалиме.

Спрячь, Боже, душу мою от многих злых очей.


Гл. 50.


На медленных колёсах тела путешествует душа моя по сему мiру обманов, пытающемуся медлительностью и массивностью своею доказать значительность свою.

Господи Светоносный, как боязливо прилепилась душа моя к бренным колёсам! В ослеплении своём полагает она, что если сорвётся с колёс этих, то упадёт ещё ниже. Словно не на одном и том же прахе сидят и тот, что на дереве, и тот, что под деревом!

В страхе своём и незнании своём вся душа моя предалась телу, — лишь бы тело как можно медленнее и как можно дольше везло её по пути к роковому концу.

Своё господство, свою явь — единственную явь в мiре сем — уступила душа телу от страха и незнания. Уступила зеркало слепому, и слепой разбил его в куски.

Вспомни начало своё, душа, когда была ты, как луч солнечный, и тело твоё — как свет месяца. Ты была тогда острой и прозрачной как солнечный свет, а колеса твои — быстрыми, как свет месяца.

Ты ведала тогда, что значимость — в тебе, и что колеса твои — всего лишь тень твоя, позаимствованная у тебя. И они не знали страха, ибо ты обладала зрением и видела себя на крыльях силы и бессмертия,

Медлительные колеса, на которых плетёшься ты теперь, ты пожелала иметь сама, по своей воле, по своему страху, по своему незнанию, — и сама сотворила их. Ни тебя, такой, какая ты есть сейчас, ни тело твоё, какое оно есть сейчас, Бог сотворить не желал. Дабы спастися от полумрака, в который ввергло тебя желание твоё, ты погружалась во все более густой мрак, пока совсем не помрачнела и не потучнела и не сшила себе наряд по мерке своей. И пока, наконец, не предала все достоинство своё дебелому наряду своему, — лишь бы самой тебе упастись от страха.

Ты вручила бытие своё тому, кто не может нести его, и тем потеряла его и тут и там, и стала несуществующей, устрашающей тенью, как и тело твоё. Ибо бытие — святыня, и чуть только вынесут её на базар продавать и покупать, она покидает и покупателя, и продавца, и равно удаляется от обоих.

Оттого-то, душа, и отрицал великий мудрец индийский бытие твоё, а не только телесной одежды твоей. Но если Бог сойдёт в тебя и родится в тебе, ты обрадуешь опечаленного мудреца индийского, что сидит на лотосе и рассуждает, — ибо вернёшь бытие утраченное. Воистину, все бытие в Боге, и вне Бога нет бытия даже с зерно горчичное.

Вот, вижу в тебе один закуток, словно одну свечой освещённую пещеру в громадной скале, окутанной мраком. Чем дольше гляжу я на этот скрытый свет в тебе, тем более напоминает он мне девичью красу, исконную красу твою, душа моя. От смотрения моего малый свет растёт, и все яснее распознаётся в нем чудный лик девический. Будто солнечный луч, облачённый в свет месяца.

Здесь спасение твоё, душа перепуганная. Здесь жизнь твоя; все остальное — могила. Если бы ты только могла раздуть в себе сей малый свет, и словно огромный факел внести его в разум мой и сердце моё!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Шицзин
Шицзин

«Книга песен и гимнов» («Шицзин») является древнейшим поэтическим памятником китайского народа, оказавшим огромное влияние на развитие китайской классической поэзии.Полный перевод «Книги песен» на русский язык публикуется впервые. Поэтический перевод «Книги песен» сделан советским китаеведом А. А. Штукиным, посвятившим работе над памятником многие годы. А. А. Штукин стремился дать читателям научно обоснованный, текстуально точный художественный перевод. Переводчик критически подошел к китайской комментаторской традиции, окружившей «Книгу песен» многочисленными наслоениями философско-этического характера, а также подверг критическому анализу работу европейских исследователей и переводчиков этого памятника.Вместе с тем по состоянию здоровья переводчику не удалось полностью учесть последние работы китайских литературоведов — исследователей «Книги песен». В ряде случев А. А. Штукин придерживается традиционного комментаторского понимания текста, в то время как китайские литературоведы дают новые толкования тех или иных мест памятника.Поэтическая редакция текста «Книги песен» сделана А. Е. Адалис. Послесловие написано доктором филологических наук.Н. Т. Федоренко. Комментарий составлен А. А. Штукиным. Редакция комментария сделана В. А. Кривцовым.

Поэзия / Древневосточная литература
Горний путь
Горний путь

По воле судьбы «Горний путь» привлек к себе гораздо меньше внимания, чем многострадальная «Гроздь». Среди тех, кто откликнулся на выход книги, была ученица Николая Гумилева Вера Лурье и Юлий Айхенвальд, посвятивший рецензию сразу двум сиринским сборникам (из которых предпочтение отдал «Горнему пути»). И Лурье, и Айхенвальд оказались более милосердными к начинающему поэту, нежели предыдущие рецензенты. Отмечая недостатки поэтической манеры В. Сирина, они выражали уверенность в его дальнейшем развитии и творческом росте: «Стихи Сирина не столько дают уже, сколько обещают. Теперь они как-то обросли словами — подчас лишними и тяжелыми словами; но как скульптор только и делает, что в глыбе мрамора отсекает лишнее, так этот же процесс обязателен и для ваятеля слов. Думается, что такая дорога предстоит и Сирину и что, работая над собой, он достигнет ценных творческих результатов и над его поэтическими длиннотами верх возьмет уже и ныне доступный ему поэтический лаконизм, желанная художническая скупость» (Айхенвальд Ю. // Руль. 1923. 28 января. С. 13).Н. Мельников. «Классик без ретуши».

Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Поэзия / Поэзия / Стихи и поэзия