Молодая кровь

— Сегодня такой вечер, что негритянское время выбросим за окошко, прости господи! — сказал он с комической гримасой. Оба рассмеялись.

На сцену вбежала, задыхаясь, Уилабелл Бракстон, рассыпаясь в извинениях за то, что опоздала. Ричард сказал «Ладно!» и в нескольких словах разъяснил ей, что идет по программе.

Из-за противоположной кулисы к ним подошел мистер Блэйк.

— Ну как, все готово? — спросил он, скрывая волнение обычной широкой улыбкой.

— Да, да, мистер Блэйк! — ответил Ричард, взглянув на Джозефин Роллинс. — Наши почти все явились вовремя, и публика тоже. Постараемся начать без опоздания.

— Прекрасно! — воскликнул директор. — Я уверен, что концерт сойдет отлично при таких руководителях, как вы и мисс Роллинс! — Он одарил мисс Роллинс улыбкой и откашлялся.

«Пожалуй, сейчас самый момент ему сказать»— подумал Ричард и начал:

— Мне кажется, вы одобрите то, что на сей раз наша программа составлена несколько необычно. Мы намерены дополнить песни краткими историческими комментариями.

— Историческими комментариями? — с испуганным лицом переспросил директор. «Что еще за исторические комментарии? Ладно, вреда от этого не будет!»— мысленно успокоил он себя. — Хорошо. Только вам следовало предупредить меня заранее. Впрочем, я думаю, сойдет…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Ровно в восемь тридцать занавес раздвинулся, и дети встали со своих скамеек. На сцену вышел Ричард Майлз с Джозефин Роллинс, и постепенно зал затих. Мисс Роллинс села за рояль и начала играть американский национальный гимн. Все поднялись и запели первый куплет:

О скажи, видишь ты в ранний утренний час…

В зале еще продолжали стоять, когда из-за кулис появился священник Ледбеттер. Он простер руки вверх и призвал благословение божие на аудиторию:

— Мы собрались, о господи, воздать должное чернокожим мужчинам и женщинам и исполнить негритянские религиозные пески, которые наши предки подарили этой великой стране во дни рабства египетского.

Наконец замерли последние возгласы «Аминь!» В огромном великолепном зале погасли почти все огни, и Роберт Янгблад, сидевший слева от хора, встал с горделивым достоинством и, волнуясь, шагнул на середину сцены. Он был одет по-праздничному — в темно-синий костюм. Он посмотрел в зал, перед ним мелькнули лица матери, отца, Айды Мэй Реглин, Жирного Гаса и еще тысяча других — белых и черных, темно-коричневых и светло-коричневых. Роб кашлянул, поглядел невидящими глазами на лист бумаги, который держал перед собой, открыл рот и попытался заговорить, но не мог. Лицо мальчика покрылось капельками пота. Он облизал губы, сделал еще попытку и, услышав собственный голос, по крайней мере на миг поборол страх.

— По словам Фредерика Дугласа, самого величайшего из американцев настоящего и прошлого, негритянские религиозные песни были музыкой — красивой, глубокой, богатой мелодиями, выражавшей мольбу и жалобу людей, чьи души горели неукротимым гневом. Каждый звук этих песен был обвинительным приговором рабству и мольбой, обращенной к богу, избавить народ от оков. Так зародились негритянские религиозные песни. — Детский голос дрогнул. Роб прочистил горло. — И такова песня «Никто не знает, как тяжко мне», которая будет сейчас исполнена нашим хором.

Роб повернулся и, шатаясь, пошел к своему месту. Сердце его громко стучало. Мисс Роллинс сыграла первые аккорды. И вот уже вступают певцы — альт Уилабелл Бракстон… сопрано… тенора… Голос Дженни Ли и голоса ребят, старающихся петь баритоном и басом… Все девочки — в белых платьях, мальчики — в белых рубашках и темных брюках. Замечательно…

Никто не знает, как тяжко мне.
Никто, лишь один Иисус.
Никто не знает, как тяжко мне.
Слава! Аллилуйя!
То упаду, то поднимусь,
Господи, боже мой,
То до земли почти согнусь,
Господи, боже мой!

Кончив песню, исполнители сели, и мистер Майлз тоже, а Роб опять вышел на середину сцены. Возгласы «Аминь!» и «Да, господи!» явственно раздавались в зале, и Робу передалось настроение публики. Взоры всех были устремлены на него. Он стал говорить громче:

— В те мрачные времена, когда в стране существовало рабство, негритянский народ был настолько угнетен, что не мог уже более терпеть. Негры хотели быть свободными и пользовались малейшей возможностью, чтобы вырваться из оков и бежать. Вместе со своими белыми и чернокожими друзьями на Севере они организовали «тайную дорогу», которая шла от самого Дикси до Канады, и слагали религиозные песни про эту дорогу, слив в них воедино свою веру в бога и свое непреклонное решение добиться свободы. И они пели эти песни при хозяевах-рабовладельцах. Одна из таких прекрасных песен — «Спустись, желанная колесница».