Молодая кровь

В эту минуту Ричард Майлз отнюдь не чувствовал себя ни самодовольным, ни праведником. «Хоть бы Джозефин сказала что-нибудь! Впрочем, лучше не надо, страшно, что она скажет!»

— В таком случае я вынужден буду сообщить публике в начале отделения, что вы сочли сопроводительную часть неуместной, — сказал Ричард директору.

— И не посмейте! Вы что собираетесь со мной сделать, Майлз? — Мистер Блэйк повернулся к Джозефин. — Мисс Роллинс, возглавьте вы вторую часть концерта! Вы знаете, как это делается. Пусть ученики просто поют наши старинные религиозные песни.

Внезапно спазма свела желудок Ричарда, весь он покрылся холодным потом. Он не смел взглянуть на Джозефин. Со страхом ждал, что она скажет, и чуть не остолбенел, услышав ее невозмутимый ответ:

— А мне, мистер Блэйк, очень нравится такая форма концерта. Я тоже принимала участие в составлении программы. Все ведь говорится правдиво и честно, не оскорбляя христианской религии. Пожалуй, это самое приятное событие из всех, какие случались у нас в Кроссроудзе.

Через сцену к ним шли две негритянки, лица их так и сияли. Но тут прозвенел звонок, возвещавший конец антракта, и мистер Блэйк поспешил за кулисы, угрожающе бормоча, что теперь будут два вакантных учительских места и кое-кто пожалеет, что посмел противоречить Бену Блэйку.

— Вы не должны были этого говорить, — заметил Ричард, обращаясь к Джозефин. — Зачем вы на себя наклеветали?

— Ричард Майлз! За кого вы меня принимаете? — гневно спросила она.

— Но вы слышали, что он сказал! Вы можете потерять место.

— Ну так что же? А вы разве не потеряете?

Он взглянул на ее милое лицо, которое, казалось, сейчас приобрело какую-то новую, смелую красоту, и все терзавшие его сомнения и страхи сразу потонули в волнах неизъяснимого счастья. Он чуть не выпалил: «Я люблю вас, Джозефин!» Но сдержался и сказал лишь:

— Спасибо!

— Не за что! — ответила Джозефин.

Второй звонок резко и нетерпеливо призывал к началу.

Дети уже сидели на местах. Раздвинулся занавес, и гул в зале мало-помалу затих. Роберт Янгблад продекламировал «О черные неизвестные барды» Джеймса Уэлдона Джонсона. Потом Кари Лу Джексон запела в сопровождении хора:

Я порой, как дитя без матери…
Далеко, далеко от дома…

Из зала неслись взволнованные возгласы, там уже рыдали без стеснения, а хор пел и пел, точно хор ангелов в дивном негритянском раю. Это было необыкновенно красиво, это было замечательно!

Башмаки, башмаки,
Божьи дети все обуты в башмаки.
Попадем с тобой на небо и наденем башмаки
И пойдем гулять по раю в башмаках.

Вслед за этой песней исполнили другую: «И тогда я сложу свою тяжкую ношу».

Концерт близился к концу, и каждый раз, вставая, чтобы объявить следующий номер, Роб испытывал все больший подъем. Он старался не смотреть в зал. Там он успел увидеть почти всех своих друзей и знакомых. Он даже оглядел ряды белых и приметил среди них очень важных особ, которые наверняка не ждали такого сюрприза. Кое-кто из белых ушел во время антракта. Но многие остались. Остались даже некоторые крэкеры из простых. У Роба давно уже перестали дрожать колени, голос больше не срывался. Звук собственного голоса, текст, который он читал, воодушевляли мальчика.

— И был на свете великий белый человек, которого звали Джон Браун. Это был благочестивый человек, он всей душой ненавидел рабство и отдал свою жизнь в Харперс-Ферри за то, чтобы чернокожие мужчины и женщины обрели свободу. Белые стояли рядом с неграми, умирали вместе с ними. У Джона Брауна был друг — маленькая чернокожая женщина с великой душой — Гарриэт Табмэн. Гарриэт Табмэн удалось перехитрить изверга-рабовладельца и бежать от него. Но, перейдя Иордань и став свободной, она на этом не успокоилась. Она не могла сидеть сложа руки, пока не будет свободен весь народ. И она снова и снова возвращалась на Юг, возвращалась в землю Египетскую и выводила детей Израиля на свободу. За это ее прозвали Моисеем. Следующая песня, исполняемая нашим школьным хором, носит название: «Иди, Моисей!»

Роб не знал, смеяться ему или плакать, когда из первого ряда донесся голос матери Жирного Гаса:

— Что-то, черт возьми, больно долго собирается этот Моисей, никак не дойдет до нас! Надо ему, дьяволу, встать с колен, выпрямить спину и начать драться!

Израиль в плену египетском был.
— Отпусти мой народ на волю!
Томился он так, что не стало сил.
— Отпусти мой народ на волю!
Ступай, Моисей, в Египет ступай,
Вели старику фараону
Отпустить мой народ на волю!