Молодой Александр

На рассвете следующего дня горожане поспешно собрались на Пниксе, прибыв задолго до председательствующих на собрании членов городского совета[538]. Многие провели бессонную ночь: страх распространялся, как лесной пожар, от дома к дому, от улицы к улице. Как только все собрались, толпе рассказали последние известия, и глашатай задал обычный вопрос: «Кто желает говорить?» Среди тысяч горожан, сидевших, стоявших, скрючившихся, в отчаянии глядевших друг на друга, воцарилась тишина. Глашатай снова и снова повторял вопрос, ответа не было. В толпе нервно перешептывались, множество встревоженных глаз искали одного человека – не полководца, а оратора, который предвидел растущую угрозу с севера и столько раз на этом месте произносил пламенные речи против Филиппа. В самый темный час афиняне обратились к Демосфену. Наконец он появился на трибуне, как фигура божественного провидения в греческой трагедии, готовый указать путь к спасению. Он справедливо отметил, что отношения между Филиппом и фиванцами весьма неустойчивы, поэтому македонский царь остановился в Элатее, а не пошел к Аттике через Беотию. У афинян не было времени собирать других союзников, но они должны были убедить своего извечного врага, город Фивы, присоединиться к ним в борьбе против Филиппа. Только вместе у них оставалась надежда победить его. Свобода греков зависела от способности афинян убеждать.

Центральная Греция

Демосфен призывал своих сограждан изгнать страх и предлагал всем боеспособным мужчинам и всей коннице отправиться в Элевсин, по дороге в Фивы, чтобы показать миру: теперь Афины готовы сражаться, а если потребуется, прийти на помощь соседу. Следовало срочно отправить в Фивы десять послов. Самое главное – они не должны просить об одолжении, лишь предлагать свою помощь, не выставляя никаких условий. Предложения Демосфена были приняты единодушными аплодисментами; конечно, он вошел в число десяти послов, отправленных на север. Он был не только выдающимся оратором Афин, но и фиванским проксеном – почетным представителем Афин в этом городе. Его связи и знание менталитета фиванцев могли иметь для миссии решающее значение. Фиванцы отличались воинственностью, их нелегко было убедить в чем-либо, и гораздо более гибкие афиняне пренебрежительно называли их «беотийскими свиньями»[539].

К тому времени, когда посольство достигло Фив, там уже находились представители Филиппа из круга его союзников по Амфиктионической лиге и избранных Спутников, группу возглавляли Аминта (вероятно, племянник Филиппа) и некий Клеарх[540]. На фиванском акрополе – Кадмее – было созвано специальное собрание, горожане хотели выслушать обе стороны. Македонянам, как союзникам Фив, было предоставлено право говорить первыми. Они заявили, что беотийцы должны выразить благодарность Филиппу за все сделанное им добро и наказать афинян за прошлые обиды. Под слоями восхвалений, благостных слов и хлестких обвинений отчетливо читался ультиматум: либо фиванцы разрешают македонянам свободный проход через свои земли и, если того пожелают, присоединяются к разграблению Аттики, либо они отказываются от союза с Филиппом и объявляют себя его врагами. Казалось, самым разумным выбором будет путь наименьшего сопротивления[541]. Наступал черед Демосфена, и судьба Афин зависела от успеха его слов. Он не застыл, как много лет назад в Пелле, а произнес речь столь страстную и блестящую, что беотийцы отбросили все другие соображения. Их мужество и благородное честолюбие воспламенились, все были охвачены пламенем патриотизма и желанием вернуть свободу, и в едином порыве фиванцы связали свою судьбу с Афинами[542]. По крайней мере, так описал это событие Демосфен. Однако реальная ситуация была не столь проста, как он пытался ее представить.