Молодой Александр

Поле битвы было усеяно изувеченными частями человеческих тел. Под палящим августовским солнцем безжизненные останки вспухали гнойниками и раскалялись, победители снимали доспехи с мертвых, а эскулапы и те, кто обладал хоть какими-то познаниями в искусстве врачевания, принимались за лечение раненых. Беспокойные духи мертвых бродили по равнине, «земля была залита кровью, друг и враг лежали мертвые бок о бок, щиты разбились вдребезги, копья сломались надвое, кинжалы были вырваны из ножен, некоторые на земле, некоторые вонзились в тела, некоторые еще сжаты мертвой рукой»[589]. Так Ксенофонт описывает другую сцену после битвы, но то же самое должно было твориться и под Херонеей. Погибло более тысячи афинян, столько же людей потеряли беотийцы; вероятно, и их союзники, фиванский Священный отряд, были практически полностью уничтожены. Позже Филипп смотрел на этих элитных фиванских воинов, лежащих там, где они пали в бою, в окружении сломанных сарис, и лил слезы, говоря: «Проклятие тем, кто воображает, что эти люди когда-либо сделали или испытали нечто позорное!»[590] Возможно, это отсылка к слухам о гомосексуальности этих воинов, которые многие считали клеветой[591]. Две тысячи афинян и много беотийцев были взяты в плен, остальной части армии удалось бежать через перевал Керат и перегруппироваться в Лебадии. Среди них был Демосфен. Сначала оратор держался достойно, но он не был настоящим бойцом. Во время бегства он зацепился плащом за кусты ежевики и, не оглядываясь, воскликнул: «Возьмите меня живым!»[592] Филипп не преследовал бежавших. Победа была решающей, сопротивление греков сокрушено, но, по словам Плутарха, позже он содрогнется от «силы и способностей оратора, который заставил его за один день рискнуть своей империей и самой жизнью»[593].

Для совершения похоронных обрядов македоняне выбрали место рядом с Кифисосом. Огромный земляной курган (примерно 7 метров в высоту и 70 метров в ширину) сегодня порос черным кипарисом, деревом мертвых. Раскопки на нем провел Йоргиос Сотириадес в начале ХХ века[594]. Под насыпью он обнаружил остатки большого погребального костра, застывшую массу пепла, костей и полуобгоревших бревен, около 10 метров в диаметре и местами до 75 сантиметров толщиной[595]. Число погибших македонян не приводится, но размер костра указывает, что их было немало. Тела сожжены сильным жаром, так что остались лишь фрагменты. С места происшествия были извлечены два больших ящика с обугленными человеческими останками, а рядом найдена целая коллекция железного оружия – сарисы, дротики, мечи и ножи, некоторые из них сейчас выставлены в местном музее[596]. Подношения были простыми. Ни золота, ни серебра, только предметы повседневного обихода, сопровождавшие войско в походе: несколько монет, немного керамики и амфора с вином.

Македонская погребальная насыпь в Херонее. Фотография автора

Филипп возглавлял церемонию – захоронение погибших воинов было царской обязанностью. Произносились речи, приносились жертвы, армия проходила маршем в честь павших товарищей[597]. Пальмовая ветвь храбрости была высшей наградой, присуждаемой человеку, который сражался с величайшей доблестью. Позднее Александр удостоится этой награды в Азии, но, вероятно, при Херонее пальмовую ветвь получил Филипп, поскольку ему принадлежала общая заслуга в достижении победы[598]. Рассказ Диодора о битве явно тяготеет к романтике, он изображает отца и сына, соревнующихся друг с другом во имя славы победителя. Александр, по его словам, был настроен показать Филиппу свою доблесть в бою, никому не уступая в отваге. Ему удалось проявить себя не только способным воином, но и умелым, мужественным вождем – и это был явный признак грядущего. Многие награды, вероятно, вручили другим храбрым воинам: дары помогали укрепить боевой дух и одновременно усиливали первостепенное значение чести[599]. Когда зажгли погребальный костер, прогремели трубы, раздались боевые возгласы воинов, некоторые бросали собственные подношения на кучу тел, столб черного дыма поднимался в отягощенный военными миазмами воздух Беотии, резкий запах горящей плоти наполнял ноздри собравшихся[600]. Должно быть, за сожжением тел последовали пиршества и погребальные игры. Затем воины потрудились, чтобы засыпать землей останки мертвых. Македоняне не воздвигали монументов, их захоронения на полях сражений и связанные с ними ритуалы сохранялись в местной памяти и в естественном ландшафте[601].